– Замира сдали. Семейке сейчас фабрику бы сохранить. А дизайнер сильно занят: пишет признательные показания, всех вспоминает, и пускай попробует не вспомнить, – он ткнул пальцем в фамилию одного из бишкекских следователей. Дастан Толоногов.

– Родственник? – я подумал, не к нему ли собирался Нариман.

– Вряд ли. Да и неважно. У Наримана будет повод стараться, чтоб выйти пораньше. Очень весомый повод, и чтоб вести себя в тюрьме на УДО. Уберется отсюда пораньше.

– Ты делаешь из него убийцу.

– Он и есть убийца, – широко улыбнулся адвокат. —

Просмотри на дело, если забыл….

– Вон!!! – заорал я так, что стекла зазвенели. А когда дверь тихонько закрылась, медленно осел в кресло и положив голову на стол, закрыл глаза.

Пусть мне сегодня приснится море.

Младшая сестра

На сороковины Муси никто не пришел. Обещали шестеро, но незадолго до назначенного времени вал звонков: отказывались по самым разным причинам, кто-то даже назвал плохие отметки сына. Видимо, очень не хотелось появляться сейчас, после всего. Хотя на поминки прибыло больше тридцати человек, близкие и не очень, знакомые и зашедшие с ними по случаю. Накрыли в двух комнатах, и то не протолкнуться, гости толпились в просторной прихожей, в коридорах, курили на стылой, открытой колкому осеннему ветру, лоджии.

Сегодня Ульяна оказалась единственной гостьей. Как и в прошлый раз пришла на пару часов пораньше – помочь по хозяйству: нарезать салаты, напечь блинов. Когда стали звонить, она как раз возилась с духовкой. Руслан, растерянный, вошел в кухню. Остановился в дверях, затем произнес негромко:

– Никого не будет…. Оставь это.

Стол сохранили в сборе, сели друг против друга. Есть не хотелось. Поглядывали на пустые тарелки, на поблескивающие в свете заходящего солнца фужеры. Руслан налил по рюмкам кагора, выпили молча.

– Мне кажется, будто она все еще здесь, – произнес он, не глядя на собеседницу. Ладонь, будто случайно, накрыла руку сидевшей напротив. – А все это какое-то недоразумение, нелепость, – Ульяна подняла глаза, но ничего не ответила. – все время, как выпустили из отделения, так и брожу по комнатам. Кажется, ищу ее, – и тут же: – Прости, что заговорил, тебе ведь тоже…

Она кивнула.

– Да, у меня все так. Не верится, что Муся ушла.

– Пять комнат, а я один, – будто не слыша, продолжил Руслан. – Нам и вдвоем много, мы же детей хотели, хотя бы двоих, мальчика и потом девочку. Сперва к врачам ездили, планировали, весной последний раз. Потом Тома, – он закашлялся и замолчал.

– Она мне не говорила про детей, – тусклая улыбка тенью промелькнула на ее лице и исчезла. Руслан как-то съежился.

– Наверное, хотела сделать сюрприз всем.

– Так вы помирились? – он покусал губу.

– Не совсем. Не успели. Но ведь не было причин вот так вот…

– Да, причин не было, – согласилась Ульяна, глядя как Мусин муж, теперь вдовец, стараясь не наплескать, наливает себе еще кагора. Полный стакан.

Причин к самоубийству и полиция не нашла. Тамара Шубина, в девичестве Овсянникова, дочь некогда известного в городе предпринимателя, была найдена мертвой в оставшейся ей в наследство квартире. Записка, которую покойная оставила на журнальном столике, не убедила никого. «Простите, я правда, больше не могу». Слишком короткая, слишком не вяжущаяся с самой Мусей, веселой, жизнерадостной, брызжущей светом, заражавшей всех своей неуемной энергией. Она и вправду как солнышко, с ней приятно было находиться вместе, слушать милый лепет, улыбаться, смеяться вслед – Муся так восторженно хохотала каждой шутке.

Конечно, два года замужества изменили ее, но ведь не настолько же. Да, с мужем ей явно не повезло, Руслан явно женился не на ней, а на ее состоянии. А потому скандалы в семье стали привычным делом, вскоре по возвращению из медового месяца, что пара провела на Мальорке. И все равно, не развелись, как предлагали, а затем и настаивали родичи, старшая сестра особенно. Очень хотели детей, хотели сжиться, попробовать еще раз. И вдруг. Трудно представить, что муж не при чем. Почти невозможно.

Так и случилось. На следующий день после смерти Муси, полиция вызвала на допрос мужа, он продолжался часов шесть-семь, не меньше. По результатам, Руслану выдали подписку о невыезде. Говорят, в этот момент он сорвался, долго орал на следователя, на вбежавших оперов; удивительно, что его не заключили под стражу немедля. Только через день, когда пришли результаты графологической экспертизы, поставившей под сомнение Мусин почерк. Да и алиби у мужа не сыскалось, на то время, когда умирала жена, Руслан находился один, по крайней мере, так он утверждал поначалу. Уперся на своем, и только после второго допроса, допустил к себе адвоката, спешно нанятого матерью.

Муся умерла от передозировки адреналина. Откуда у нее вообще оказалась ампула, непонятно, сестра с юных лет страдала тахикардией, любая тяжелая работа ей воспрещалась, так что отец, покуда был жив, да и сама Ульяна, холили и лелеяли младшую, как могли. Конечно, по молодости она упиралась, не слушалась, но после второго визита в больницу за полгода – ей тогда стукнуло девятнадцать, – затянувшегося почти на неделю, смирилась, стала куда внимательней к собственному здоровью. И вот на тебе, адреналин. Ей хватило половины кубика, чтоб умереть, но Муся вколола два, да еще во время приступа. И как-то странно, обычно она делала уколы совсем иначе располагая шприц, не так вертикально.

Плюс сам Руслан. Овсянников-старший его не то, что на дух не переносил, но относился к будущему зятю с откровенным пренебрежением, общаясь исключительно потому, что тот приходился ему родственником. Никогда не скрывал, насколько ему неприятен этот человек. Тем более, поначалу Руслан активно ухаживал за Ульяной. Тогда дело ограничилось лишь недолгим романом. Но по прошествии восьми лет, когда умелого и хитрого предпринимателя обхитрил рак предстательной железы, Руслан снова возник перед опустевшим домом. Взялся за старое, но только с младшей сестрой. Конечно, все были против и ухажера, и тем более, брака. Но чем больше уговаривали Тамару, тем меньше она соглашалась слушать, с детства характер такой. Хорошо хоть отец, предвидевший едва ли не все в этой и следующей жизнях, настоял на составлении контракта, по которому в случае чего, мужу бы доставались гроши из совместно нажитого имущества, коли таковое вообще бы сыскалось. Мусе оставалось все, что он имел: аптечную сеть в три десятка магазинов, оберегаемую полком адвокатов и советом директоров, зиц-председателем которой являлась младшая. На какие бы ухищрения не пошел любезный, но откусить от этого пирога он бы не смог. Был только один шанс стать на место Муси, шанс, который почему-то Овсянников не учел или о котором не хотел даже слушать при написании завещания. И он случился. Так владелец цветочного киоска стал номинальным главой сети с оборотом в десятки миллионов евро.

Неудивительно, что полиция старалась не за страх, а за прибавку к зарплате, переданную операм советом директоров. Трясла Руслана, находила улики, доставала свидетелей или прятала их. Поначалу и сам вдовец не особо тому сопротивлялся. Но стоило появится его адвокату, достаточно известной, если не сказать, скандальной, персоне, как все переменилось. Немедленно сыскались свидетели, так ловко запрятанные оперативниками, изменились графологи, заново проведшие две независимые экспертизы почерка, обе подтвердили, не стопроцентно, но с огромной долей вероятности, что это именно Мусин почерк в смутной предсмертной записке. Следствие затрещало по швам, Шубина пришлось освободить из-под стражи, а затем и вовсе прекратить дело. «За недоказанностью», как официально звучало в прокуратуре, и по полюбовному соглашению сторон, точнее одной стороны, выплатившей Руслану весомые отступные, лишь бы тот не раздувал скандал и не топил сеть, и так переживавшую не лучшие времена.

Мусины родичи немного затихли, возможно, притаились. Но в любом случае, на сороковины, к которым положение Шубина прояснилось окончательно, никто не пришел.

Кроме Ульяны, нисколько не сомневавшейся в виновности Руслана.

Когда солнце зашло, они выпили чаю с коньяком и одним из тортов, заготовленных для несостоявшихся гостей. «Теперь мне не надо будет ходить по магазинам еще очень долго», – попытался улыбнуться Руслан, изредка поглядывая на Ульяну, сидевшую, как и прежде, напротив. Они переместились в кухню,