– И ты полгода ждал.

– Нет, меньше. Я сразу ее нашел, а потом. Неожиданно получилось, она меня узнала, обрадовалась, она ж не знала ничего. Сказала, чтоб заходил, хоть одна знакомая душа, одной ей плохо в Москве. И страшно еще, постоянно страшно, что кто-то приедет, узнает. А тут ты.

Он долго рассказывал, как пошел первый раз с Бедеш в кафе, о чем говорили, вспоминал ее глаза и улыбку. Вспомнил даже, что ели и сколько он заплатил. На следующий день снова пришел, потом снова. Потом оба встречались в условленном месте. Разумеется, он потерял голову.

– Ведь это Москва, здесь все можно, здесь вон мужики друг с другом встречаются и ничего, сам видел. Я любил ее, я наверное, с самого начала ее любил, а когда оказался здесь, я… Не мог я убить.

– Но убил.

– Нет. Я вам правду скажу, а не как адвокат сказал, чтоб на суде. Мы собирались уехать, думали вернуться в Бишкек, у меня там родня, дальняя, но все же. Там мы в силе. Мы бы зажили, а что сказала Надира – неважно. Бишкек это цивилизация. Тоже другой мир. Вот только Бедеш… я не знаю, как сказать. Она верила, что нельзя, что дети уроды будут, что… – я смотрел непонимающе, он долго объяснял: про уклад, про обычаи. Слушал и думал, искать это самому в поисковике, лопатить сайты или оставить как есть. Все равно если и прочту, не пойму половины. А парень говорит так, как есть. Как ни старайся, мне вжиться не получится. Да и что мне… он чужак, он сядет лет на пять-семь, все зависит от адвоката. Выйдет, его депортируют тут же. Больше я не увижу и не услышу о нем, даже если захочу. А я не захочу. Так зачем мне вживаться? Зачем стараюсь?

– Она не возражала, то есть любовник…

– Там темная история вышла, она не хотела, заставили. Замир мог бы замять дело, но я говорил, что отказался, а это по обычаю либо смерть, либо бегство. Семья противилась, но они же чужие. Собрали денег побольше и увезли. Ну и я потом…

– Это я понял, – чушь, ничего не понял, в голове абсолютная пустота. – Ты из-за ребенка ее убил? – молчание. – Она рассказала, и ты предпочел…

– Да, я, нет, наоборот. Она испугалась страшно. Ведь мы же почти брат и сестра. Так и есть, только двоюродные. Она без этого завет нарушила, когда перед свадьбой, а теперь второй раз, когда со мной… и еще хотела избавиться от ребенка, деньги на какую-то анонимную клинику копила, чтоб сразу, без операции, пока не поздно. Третий грех. И все. Больше нельзя, – Нариман долго молчал. Потом произнес глухо: – Она мне свидание сама назначила. Я ей позвонил, в тот день, хотел поговорить, как всегда, она вроде соглашалась уже на отъезд…. Сперва и подумал, решится бежать, ведь деньги отложила, много денег, операция столько не стоит. А Бедеш… как встретились, сказала, умереть пришла. Чтоб вместе со мной. Сил больше нет, ни бегать, ни любить, ни бояться, ни на что. Не знаю, не пойму, что нашло на нее. Может, встретила кого. Но только как пришла, заговорила о смерти. Прощения просила. Я это на суде не расскажу, не поймут. О ребенке еще, зачем такого земля носить будет. Не хотела этого, пусть лучше ее одну.

– Ты-то сам хотел ребенка? – он пожал плечами, подумал. Вздохнул:

– Я хотел ее удержать. Два греха, пусть страшных, но простится, если третьего такого же не делать. Если оставить жить. Мне казалось, если у нас ребенок родится, особенно мальчик, Бедеш не уйдет. Мы вернемся, как-нибудь устроимся. Я ведь билеты хотел купить, ее убедить, не в тот день, так через, поезда часто ходят.

– У тебя денег только на один билет.

– Денег было больше, я часть с собой взял, показывал Бедеш. Менты отобрали, сволочи, – и тут же: – Она нож принесла, сказала, чтоб убил, она не может дальше. Большой нож, китайский. Хотела сама заколоться, кричала, что если я не хочу, то пусть убегу сейчас, а она умрет. Я просил, умолял, требовал…. Мы не первый раз ссорились, но каждый раз прощали. А тут. Я схватился за нож, хотел вырвать, а она всадила в себя. И еще раз, чтоб наверняка, я выдирал, а она… – пауза. – На суде я все равно другое скажу. Что вне себя был по поводу ребенка. Хотел, чтоб оставила. Что… адвокат знает, я сейчас плохо помню, что он мне вчера наговорил, но к суду я выучу.

– Присяжных не будет, только судья.

– Судья, он сказал, будет женщина, адвокат на это рассчитывает…. Я уехать хотел, жить. Я не знаю, смог бы себя ножом, не знаю, может смог бы, если б менты не подбежали. Или нет…. Она мне каждую ночь снится.

Я сказал Нариману, чтоб подождал в коридоре, с охраной. Зашел адвокат, мы еще раз обменялись рукопожатиями. Странная привычка, все время жать руки, по дюжине раз на дню.

– Неужто что-то новое накопал, что Толоногову срок прибавит? – я покачал головой. – Ну и зачем тогда искал? И себя дергал и время терял. Сдал бы давно прокурору, до меня быстрее дошло.

Я спросил насчет слов подзащитного, он кивнул. Нариман не знает о ложной беременности, видимо, Бедеш настолько боялась ребенка, что сама его себе и придумала. Девчонка, что ты хочешь, тем более староверы всякие глупости в голову вдолбили. Я как раз книжку насчет этого прочел, жуть. На этом защиту строить и будем. Ну и на аффекте, конечно, ты правильно схватил суть. Я звонил в клинику, они подтвердили, что Бедеш у них записана, не такая она и анонимная, эта клиника. Бедеш дважды переносила время, но так ни разу и не пришла. Наверное, потому и запомнили.

Слушал молча, защитник сидел напротив меня, размашисто жестикулируя, дурная у него привычка махать руками, но на себя внимание обращает, особенно в зале суда. Не оторвешься, видел.

Неожиданно спросил, а что он сам думает о ноже, он пожал плечами.

– Я не понимаю, как это на глазах любимого себя убивать. Даже если грешна смертно. Надо бы договориться заранее. Ведь время-то было. Записалась на аборт, отменила, записалась снова, сразу после встретилась с Толоноговым. Да еще нож по дороге купила, я проверил, кассиршу, если что, вызовем как свидетельницу. Плохо помнит, но поможем. А ты что для себя решил?

Я не знал: ни что сказать, ни что думать. Все, что выяснил за последние дни, годится только для собственного любопытства. В суд не пойдет ни история Бедеш и Замира, ни причины прибытия Наримана. Разве крайчиком, если найдется время. Адвокат предложит внятную версию, подзащитный озвучит, прокурор оспорит, суд вынесет вердикт. А что было на самом деле… да кто знает, что было?

Три версии выслушал, ни одна не смогла убедить. Наверное, та, что Нариман расскажет на суде, больше походит на правду. Ту, которую мы с защитником можем понять, мы, которые считаем себя далекими от домостроя и горских законов.

Бедеш жалко. Два этих года жить, не то что как на иголках, хуже. А тут еще сваливается убийца с признаниями в любви. Неужто догадалась? Да как теперь узнать?

Адвокат потер руки.

– У меня в загашнике еще один неотразимый аргумент есть, не для судьи, конечно. Нариман прочтет, будет стараться, как миленький. Все скажет, как надо и что надо.

Он достал из потрепанного портфеля пару листов факсимильной бумаги. Ответ на запрос, сделанный позавчера. В Тунт отправилась следственная комиссия из Бишкека для расследования дела об изнасилованиях менеджером по дизайну Замиром Ариповым работниц чулочно-носочной фабрики Урмат Бекешевой, Жылдызган Досалиевой, Гульнары