Какое-то время он действительно писал, пытался. Мучился, вязкие чернила мешали, не поспевая за полетом мысли. Дважды рвал бумагу в клочья, снова начинал, уже забыв и про верхний правый уголок и про заглавие, писал будто с середины мысли, но тут же терял ее, вычеркивал, писал, снова черкал и рвал в завершении. Все-таки сдался и начал говорить.

– Я с ней после школы познакомился, а раньше просто знал, но не видел никогда. Да и что видеть, ее другому отдали еще в десять. У нас так принято, отдавать по сговору семей. Старинный обычай. И у вас, наверное, сохранилось в такой же глуши. Бедеш из бедной семьи, но достойного рода. Ариповы, которые сватались, побогаче. Не московской меркой, – дернул щекой, – но все же. Я тоже, нет, я не успел, но тоже должен так женихом стать. Да теперь все равно! – выкрикнул. – У нас любовь была.

– Наконец-то начали выяснять, – в ответ блеск черных глаз.

– Не то, что вы думаете. Она чистая, не могла со мной быть. Сперва совсем встречаться не хотела, Бедеш кузина мне, нельзя вместе. Встречались, все равно. Потом… понял, еще чуть и поддастся, и мы вместе – да может, в Бишкек сбежим, еще куда, в Казахстан, куда угодно, где одни и счастливы. Когда денег нет, все равно. Родители были б рады. Мы бедные, они бедные. У Бедеш еще две сестры, – он хмыкнул. – На всех калыма не хватит.

– Ты сам-то чем в Тунте занимался? – он потряс головой.

– По мелочи. У отца на пекарне, у дяди на кирпичном заводе. Где что выпадало. Ее сватали за Замира, старшего из Ариповых. Он на чулочной фабрике работал, дизайнер, большая должность в двадцать семь, она на самой фабрике, на станках. Замир в Оше все время пропадал. Сватались без него, просил жену хорошую, покладистую, такую и нашли. Бедеш, она… очень хорошая, – он вздрогнул. Замолчал. Недолго, словам нужен был выход. – С Замиром повстречалась после сватов, сказала, откажется. Не сможет жить. С ним, без меня. И… а потом Надира сказала, порченая девка у вас. Порченая.

– Кто такая?

– Повитуха Ариповых. Старая карга! Ей бы подгадить только. Ей бы… хотя как не поверить, ее работа. Перед свадьбой.

– Значит, дату назначили. А как же…

– Сказала, откажется, – мотнул головой. – Боялась. А как Надира сказала…. Всё. Обе семьи опозорила. Отец слег, а она… бежала. Сюда, к родичам. Если бы вернули сразу, может, простили бы, а ведь не вернули. Она порченая, нельзя ей больше. Не Замиру же мстить и не братьям его. Мне.

Я коротко вытер лицо ладонью.

– А кто должен мстить? – он не ответил.

– В меня пальцами весь Тунт тыкал. Смеялись над Замиром, шептались за спиной, издевались над родителями, ее, моими. Меня же все с ней видели, скрывайся не скрывайся. Я на фабрику ходил, перед свадьбой. Бежать хотели… – остановился на миг и тут же. – Я и должен. Все равно не возвращаться.

– Изгнали?

– Теперь нет, – выдохнул. – Неважно.

– Здесь ты ее быстро нашел?

– Не искал. Знал, куда может поехать, свои же. И она знала. Я думал, – снова молчание. Снова прервалось стремительно. – Мы вместе станем жить. Не получилось. И уйти вместе не получилось. Никуда не получилось.

– Так ты поэтому…. А сам что? Потом?

– Потом не дали, – он дернул головой. – А после…. Испугался себя следом за ней. Вот и делайте, что хотите. Ее-то убил, а сам, сам, – руки у молодого человека дрожали, сжавшись в кулаки, будто снова держал в них нож. Оперативники говорили, как раз двумя руками и всаживал, первый раз такое видели. Бедеш пыталась цепляться за лезвие, за руки, кричала что-то, но куда ей. Я спрашивал, что же она кричала, парни так толком и не сказали. Один считал, на родном, другой, помощь звала. Да и некогда разбирать, когда убивают. Я еще спросил тогда, а сам Нариман хорошо русским владеет? Спросил и теперь. Молодой человек усмехнулся странно:

– Считайте, родной. Я киргизский хуже понимаю. Так воспитали, да что я, президент наша и та…. Так нам общаться проще, в каждой деревне свои говоры. А еще наций много, – он торопился все прояснить, высказать, с той же решимостью, что прежде обвинял себя, выплескивая подробности смерти, так и теперь, будто от гнета освободившись, спешил рассказать, что знал. Или избыть поскорее сказанное. Когда немного пришел в себя, я спросил, как он жил в Москве весь год.

– Поначалу плохо. Знаете, с нас три шкуры дерут.

– Знаю. Потому и хочу понять, как ты через два месяца не оказался в поезде Москва – Бишкек, – Нариман слабо улыбнулся.

– Мне сказали в кафе, будешь полы тереть, а для ФМС мы тридцать тысяч положим, из твоих, за два месяца расплатишься, а тогда свою пятнашку и будешь получать, – голос разом сел, будто не за себя говорил. – Тридцать тысяч, я слышал, стандартная взятка за нового мигранта. И слышал, что через два месяца всех выкидывают, ну миграционная, чтоб не возиться. А меня хозяин заприметил, – он чему-то улыбнулся. – Не то хорошо полы тер, а еще и по кухне помогал. Кухня восточная, а набрали…. Не знают, что плов руками едят. Они может и восточные, но городские, а мы дикие, мы-то хорошо это знаем.

Взял на заметку поговорить с хозяином кафе. Интересная история с пловом. Сам не знал, как есть надо. И надо осмотреть каморку Наримана, странно, что опера туда не полезли; или не посчитали нужным, когда все улики и так налицо?

Смотрю в лицо молодого человека, а думаю о другом. Вернее, другой. Что-то не стыкуется в его словах, да, звучат убедительно, но… много их, что ли. Слишком быстры, просты, мотивы запутаны, для меня, по крайней мере, а вот слова…. Не складываются они в моей голове. Не то мировоззрение разное, не то… хотелось бы верить, что дело в только в разнице культур.

Занялся поисками уже под вечер. Тунт отыскался быстро, невеликая единица с тремя тысячами жителей, почти в пятидесяти километрах к югу от Оша. Списал адреса, телефоны, надо же, почти все жители – работники чулочно-носочной фабрики «Юлий Цезарь», вот ведь придумали, будто в Римскую империю входили всей Киргизией. Записал телефоны: все руководство сплошь Ариповы и только один главбух Моисеев. Значит, хорошо дела идут, раз взяли не своего, а заплатили чужаку. Замир есть в списке сотрудников. Хорошо б потом расспросить. Но сейчас главное милиция. На звонки никто не отвечал, я только потом вспомнил о разнице во времени, конечно, все начальство на боковой, у нас уже ушло, что я на них-то смотрю. С моей стороны такой звонок тоже самодеятельность, через телефон звонить начальство не одобрит – больно велики траты, потому всегда трезвонил через компьютер. Тут уж никто не поймает за руку, если вдруг попусту расходую средства и время. Да и привыкли, за столько-то лет, махнули рукой. Главное, план выполняю, а с блажью докапываться до всякой ерунды за свой счет и примириться можно.

Не всем, конечно, только начальству. Оно мне в душу не лезет, не просит внимания, не ставит условия. Не жена, словом. Может, и она бы свыклась, но коли за два года гражданского полубрака не удалось, и дальше не случилось бы. На том и разошлись; давно, я еще старшим сержантом был. И сейчас старший, правда, лейтенант. Тоже забавно. Особо моим сокурсникам – майорам да подполковникам.

Посмеялись и будет. И правда, в деревнях Киргизии есть такой обычай – не выдавать за близкую родню, но и не распыляться среди чужеземцев. Имя Бедеш Маматовой нашлось на страничке «Одноклассников», два года как заброшенной. Ни слова о свадьбе, только редкие фото и поздравления с праздниками. Наримана я там не нашел. Замира тоже. Ладно, пойдем с другой стороны. Позвонил в службу техподдержки «Одноклассников», озадачил страничками этих двух парней, были ли; конечно, противоправно, но после тьмы-тьмущей законов по борьбе с Интернетом сетевики боятся нас, как огня. Согласились поискать, буквально часок-другой подождите, а мы тут все перешуруем. Все закрытые два года назад с марта по май странички найдем, с киргизскими адресами, вы подождите только, перезвоним.

Чтоб не ждать,