Лукан, разозлившись на то, что позволил себе отвлечься. «Вообще-то, да, — признался он, не видя смысла лгать. — Я слышал рассказы о гениальности фаэронцев, но увидеть собственными глазами — совсем другое дело».

— Гениальности? Говорят, фаэронцы уничтожили сами себя.

— Ну, да...

— Тогда, возможно, они были не так умны, как вы думаете. — Рафаэла продолжила свой спуск, звук ее шагов эхом отдавался по лестничной клетке. — Сюда, инквизитор.

Как бы ты понравилась отцу, подумал Лукан, следуя за ней. Тому всегда нравилось объяснять людям, почему они не правы, особенно когда дело касалось Фаэрона. По правде говоря, Рафаэла начинала нравиться ему самому — особенно за ее форму, которая плотно облегала все нужные места... Достаточно, подумал он, заставив себя отвести взгляд.

По мере того как они спускались, воздух становился все холоднее, на гладких черных ступенях отражался свет фонарей, освещавших путь. Должно быть, мы уже ниже уровня моря, подумал Лукан, когда они миновали бронзовую дверь, ведущую на первый нижний уровень. При мысли о темной, непроницаемой воде, давящей на башню со всех сторон, ему стало не по себе. Он поискал признаки того, что море пробивает себе дорогу, но ничего не увидел — ни малейшей струйки воды на стенах, — что заставило его спросить себя, как Фаэрон вообще построил эту башню и зачем. Круги внутри кругов, как однажды сказал его отец о давно исчезнувшей расе. Тайны внутри тайн.

Его мысли прервал крик: яростный рев, эхом прокатившийся по лестничной клетке от входа на второй нижний уровень. Последовали новые крики, когда к первому присоединился другой голос, слова становились все отчетливее по мере приближения.

— ...прочь от меня! Ублюдок...

— ...наручники, наденьте наручники...

— ...клянусь, я вас убью!

— ...держите его неподвижно, черт возьми!

Рафаэла даже не взглянула на открытый дверной проем, когда проходила мимо, но Лукан мельком увидел сцену за ним: две фигуры — одна в цепях — боролись в мерцающем свете, в то время как третья подняла дубинку, на ее губах застыло злобное рычание, глаза были скрыты тенью. Он не видел момента удара, но услышал, как треснуло полированное дерево о череп, и яростные угрозы заключенного мгновенно смолкли.

— Проклятый дурак...

— Я же говорил, что наручники разваливаются...

— Просто, черт возьми, подними его...

Голоса стражников затихли, когда Лукан последовал за лейтенантом вниз по лестнице, хотя звук удара дубинки эхом отдавался в его голове. Без сомнения, он мог рассчитывать на подобное отношение, если его хитрость провалится — а она все еще могла провалиться, в этом он не сомневался. Шоу не закончится, пока не опустится занавес, как говорили в Парве. С другой стороны, если все пойдет наперекосяк, то избиение парой охранников будет наименьшей из моих забот.

Когда они приблизились ко входу на третий нижний уровень, ответ на вопрос Лукана о назначении колонны постепенно стал виден: большой бронзовый диск диаметром семь или восемь ярдов. Геометрические узоры покрывали его поверхность, расходясь лучами от того места, где колонна проходила через отверстие в центре диска. Лукан понял, что это платформа, которая, должно быть, когда-то поднималась и опускалась. Средство передвижения. Он огляделся в поисках механизма, который приводил бы диск в движение, но ничего не увидел. Еще одна тайна, которую фаэронцы унесли с собой в могилу.

— Мы пришли, — объявила Рафаэла, когда они достигли входа на третий нижний уровень. Она дотронулась до двери, которая бесшумно скользнула в сторону, открывая скудно обставленный зал, тускло освещенный парой фонарей. Темные коридоры тянулись из всех стен зала, уходя в тень. Двое стражников сидели за столом и играли в кости, сигариллы свисали с их губ. Только один из них удосужился поднять глаза, когда вошла Рафаэла.

— Откройте камеру леди Джеласси, — приказала лейтенант. — К ней посетитель.

— В такое время суток? — ответил мужчина, и хмурое выражение исказило его грубые черты. — Чертовски поздновато, не правда ли... — Жалоба застыла у него на языке, когда он увидел Лукана, стоящего в дверях. — А, конечно, — пролепетал он, поднимаясь со стула и туша сигариллу. Другая охранница наконец подняла взгляд, и ее глаза расширились при виде серебряных ключей на груди Лукана. Она вскочила на ноги и отрывисто отдала честь. Лукан пристально смотрел на нее, пока она не опустила взгляд в пол.

— Пожалуйста, — сказал первый стражник, хватая фонарь. — Сюда.

Пока они шли по одному из коридоров, Лукан понял, что башня не была оригинальной: стены были сделаны из известняка, а двери, мимо которых они проходили, были дубовыми, окованными железом. Какое бы назначение ни выполняла эта часть башни, инквизиция переоборудовала ее для своих целей.

— Эта, — сказал охранник, возясь со связкой ключей. Его рука дрожала, когда он отпирал дверь и отступал в сторону. Лукан посмотрел сквозь решетку и не увидел за ней ничего, кроме темноты.

— Оставьте свет, — сказал он, даже не взглянув на охранника. Мужчина повесил фонарь на крючок у двери, кивнул головой и удалился обратно по коридору. Теперь мне просто нужно избавиться от Рафаэлы. — Вопросы, которые я должен задать леди Джеласси, — сказал он тихим голосом, — предназначены только для моих и ее ушей.

К его облегчению, лейтенант не оказала сопротивления. «Поняла, — ответила она. — Я подожду вас у лестницы».

— Это может быть долгий разговор.

— Значит у меня есть время приструнить этих двух идиотов. — Рафаэла кивнула в сторону двух стражников, которые уже сидели за столом в угрюмом молчании.

— Очень хорошо, — ответил Лукан, не видя смысла продолжать обсуждение этого вопроса. Он наблюдал, как лейтенант вернулась к своим подчиненным и начала отчитывать их. Пока ее упреки эхом отдавались от стен, он повернулся к двери перед собой, его сердце бешено колотилось — наконец-то это мгновение настало. Неужели я собираюсь встретиться с убийцей моего отца? Или с кем-то совсем другим?

Он снял фонарь с крючка, глубоко вздохнул и толкнул дверь.

 

Глава

16

ОТКРОВЕНИЯ В ТЕМНОТЕ

 

Острый запах застарелого пота и кислой мочи ударил Лукану в ноздри, когда он вошел в камеру. За пределами слабого света его фонаря сгустилась темнота, давя на него, словно отягощенная страданиями и отчаянием бесчисленных заключенных, которые провели здесь свои последние часы, запертые в темноте, под поверхностью моря. Когда он поднял фонарь, свет не смог проникнуть в дальние уголки камеры, и, вглядываясь в темноту, Лукан не мог отделаться от ощущения, что темнота смотрит на него в ответ. Не будь чертовым дураком...

— Ты собираешься войти или просто стоишь здесь и любуешься видом?

Лукан вздрогнул от этого голоса, слишком громкого в тишине. Очевидно,