– Отдай рюкзак!

– Пусти меня!

– ДА ЧТО С ТОБОЙ ПРОИСХОДИТ, ЕБ ТВОЮ МАТЬ! ДАЙ СЮДА МОЙ РЮКЗАК, ОТДАЙ, Я СКАЗАЛА, И Я НИЧЕГО НЕ ДЕЛАЛА, В ЧЕМ ТЫ МЕНЯ ОБВИНЯЕШЬ, ХОТЯ С ТОБОЙ МОЖНО И КОЛОТЬСЯ НАЧАТЬ, И С КРЫШИ УЖЕ СБРОСИТЬСЯ. ТЕПЕРЬ Я ПОНИМАЮ, ПОЧЕМУ ВЫ РАЗВЕЛИСЬ ПОЧТИ, С ТОБОЙ ЖЕ ЖИТЬ НЕВОЗМОЖНО!

Мать тяжело дышала. Крис тоже, она чувствовала, как горит лицо и давит по бокам шеи.

– Ладно, – вздохнула стерва. Старалась не смотреть на Крис. – Прости. Прости, я… Пойду переоденусь. Положи, да, пожалуйста, – Сереже.

Когда она вышла, Сережа повернулся к Крис. Из ее полузакрытых губ вылетел смешок, нервный, мелкий.

– Слушай, ты же понимаешь, что она… – начал Сережа.

– Да понимаю я. Но что-то слабо у нее получается. Я к себе.

– Поешь. Ты же хотела.

Крис хмыкнула, посмотрела на расставленные тарелки на столе. Одни внутренности разжимались, отходя от страха, а другие сжимались от голода, и еще что-то булькало. Села за стол. Достала телефон. Сел и Сережа, через минуту подошла мама. После всяких сухих приятных аппетитов, которые не наступили[22], начали есть. Когда разговор опять зашел о том же, Крис тяжело выдохнула, будто на школьном районном медосмотре опять попросили дунуть в трубочку для оценки работы легких, закатив глаза:

– Ну извини. Больше не буду.

Они молчали, молчали – молчали прерывисто и чуть подлиннее, цельно. Затем, когда рот матери освободился от очередного куска мяса, его наполнил звук:

– Она сказала, ты прогуливаешь с этим мальчиком. Максом?

Крис молчала.

– Это твой молодой человек?

– Нет.

– Я понимаю, ты уже почти взрослая. Но именно поэтому я и должна знать. Вы встречаетесь, да?

– Не встречаюсь я с ним!

– Ну, Кристи…

– Вот только не надо меня Кристи! Будто я не знаю, в каких случаях ты меня так зовешь.

– Ладно-ладно, я молчу. Так это твой бойфренд?

Бойфренд. БоЙфРеНд. С такой игривой подачей, типа подружки – твой бОйфренд?

Хуёйфренд. Чего пристала.

– Моя личная жизнь вообще тебя не касается.

– Знаешь, я когда его тогда увидела, он мне…

– Вообще, ты поняла, нет?

– Касается.

– Это моя личная…

– Я сказала, касается! Ты обязана быть в школе! И обязана хорошо учиться. Раз не делаешь ни того ни другого, изволь рассказывать.

Мамочка-биполярочка.

– Не. Касается.

– Нет, я на тебя не давлю, ты пойми. – Мать отложила столовые приборы и смотрела на Крис. Сережа просто оглядывал обеих. – Но просто… хороший ли он? Это из-за него ты забила на учебу? В этом возрасте… Клара Леонидовна сказала, что тебя могут не аттестовать по половине предметов.

– У нас по семестрам, успею еще. Нагнать.

– Насть, видишь же, она не хочет об этом.

– Подожди, дай я с дочерью поговорю.

– Вот именно. Я не хочу.

– Так это он тебя научил? Знаешь, я не уверена, что он подходит… как бы это сказать…

– Так, я сама разберусь. Всё, спасибо! – Крис стала есть быстрее, чтобы поскорее уйти.

– Нет, ну подожди…

– Не встречаюсь я с ним.

– Не встречается, видишь, ну хватит?

– Мальчики в этом возрасте, ты сам прекрасно знаешь, – мама повернулась к мужу.

– Что я прекрасно знаю? Я в этом возрасте был…

– Да, мы все это слышали уже.

– Да я его вообще не интересую!

– Так он…

– Такие, как я, его не интересуют вообще.

Кухню заволокло небытием – молчанием, ничем, даже запахи перестали чувствоваться. Крис опустила голову и тыкала вилкой в тарелку. Чувствовала, как наливаются магмой щеки и уши.

– Он, конечно, такой женоподобный, я это сразу заметила. Но я всё равно думала, что вы…

– А что, это проблема? Женоподобный. Тоже мне. Называла б уж вещи своими именами, раз на то пошло. – Крис. Не получив ответа, продолжила: – Ну, мы закончили? Все довольны?

Мать пробормотала что-то невнятное и замолчала.

– Что? – переспросила Крис.

– Развели тут Содом и Гоморру. – Теперь мать тыкала вилкой одинокие куски мяса, не решаясь их съесть.

– А-а, так теперь лучше бы я с ним встречалась, да? Класс. Ты бы его, наверное, еще в спецшколу отправила. Нет у вас там для таких?

Крис резко отъехала на стуле чуть ли не на метра полтора. Спасибо, Сережа, я наелась.

– Крис, подожди, – отчим привстал.

– Не надо, – ответила она уже из коридора. – Я к себе.

Сидеть осталась только Кристинина мать – с опустошенным взглядом и, кажется, напрочь заблокированной возможностью принимать пищу через рот. Так ей и надо, подумала Крис, уходя. Инфаркт еще пусть словит.

Из-за угла она услышала далекий, надрывным шепотом диалог между матерью и ее мужем:

– Ты посмотри. Почему всё не как у людей?

– Да ладно тебе.

– Ну почему, почему, по-нормальному-то нельзя, что ли, или что?

– Ну, не твой же.

– Да уж. Ладно, хоть ничего с ней не сделает.

Крис от злости тяжело задышала, чувствовала, как ноздри раздулись палящими кратерами. Она прошла – пробежала – по коридору, минуя родительскую и гостевую, залетела в свою комнату и закрыла дверь на ключ. Слава богу, в этой квартире двери закрывались на ключ, не то что в прошлой, когда жили у бабки.

В широкой вазе на шкафчике стояли тюльпаны. Букет, купленный Сережей еще на далекое Восьмое марта, свисал десятками цветов, опустившимися головами после праздничной службы (долго простоял, в воду насыпали сахар).

– Ну что? Успокоилась?

– Да я давно.

– Ага.

Сережа промолчал и поставил перед Настей кружку заваренного успокоительного сбора. Не наблюдая эффекта, через пару минут налил ей полный бокал белого сухого. Бокал был большой, даже какой-то неправдоподобно большой был бокал.

– Всё равно это как-то странно. Что она с ним, а он…

– Вот ты прицепилась. – Сережа налил и себе. Настя сидела еще обескураженная. – Сдался тебе он. Он же тебя вообще никак не трогает.

– Ну да. Не знаю. Ну… ну да.

Сережа подошел к Насте и шутливо похлопал по плечу.

– Ладно. Давай хватит об этом.

– Да я только за.

– Просто понимаешь, я же о ней думаю. С кем она вообще там общается?!

– Да все уже поняли, что ты о ней думаешь. Думаешь, заботишься, все дела.

– Нет, а дальше кто? Фашисты?

– Я что-то не вижу связи.

Молчали.

– Сегодня опять поздно вернулся? – Настя посмотрела.

– Да кто бы говорил! Я хоть ужин успел приготовить. А ты вообще приехала в девять.

Н-да. Пару месяцев назад Настина жизнь была спокойной, без нервотрепок от класснухи Крис, без переживаний за Диму (интернат! интернат!! как до этого вообще можно было додуматься), без этой суки Динары, с уравновешенным мужем, и вообще была тихой, сериальной, бессмысленно