Шрифт:

-

+

Закладка:

Сделать

Перейти на страницу:

себя – раз уж зашел. Спускаясь с крыльца, встретил Софью – девушку, на которую всегда смотрел не отрываясь, будто между ней и его глазами образовывался тоннель. Смуглая, невысокая, гарь небрежных волос – как и он сам, но еще – грация дикой кошки, смертоносного барса, взгляд ведьмы. Жила через пару домов от Спиридоновых, Малик часто ее видел, но говорил с ней всего пару раз, когда ее брат или сестра потерял(а) кораблик и она спрашивала о нем, о кораблике, и когда нужно было помочь с украшением детской площадки к Новому году. Она прошла и кивнула ему, как, наверное, кивала всем на этом созвездии улиц. Парой недель раньше он даже подумал – вот бы подбежать и поздравить ее с Восьмым марта. Но представил, как она засмеется, и представил, какие другие мужчины поздравляют ее с Восьмым марта, а над ними она не смеется.

* * *

Говядина тушилась в кисло-сладком, он пузырился, блестя небольшими куполами. На соседней конфорке варился красный рис с мелко рубленными овощами.

– Скоро… – Сережа приподнял крышку и помешал говядину. – Скоро будет готово.

– Угу, – ответила Крис, сидя за барной стойкой, уткнувшись глазами в телефон, подбородком уткнувшись в грудь.

Последний месяц Сережа часто приезжал с работы раньше жены или вообще работал из дома. Удобно, бывает приятно, и поспать днем можно полчасика, хоть иногда и хочется высечь себя из каменной статуи этой, выломать дверь и сбежать.

– Тебе положить?

Она посмотрела на отчима, быстро кивнула и наклонилась обратно к телефону.

– Как дела? – Сережа повернулся и прислонился к кухонной панели.

– Нормально, – ответила Крис. – Спасибо.

– А если честно?

…

– А если честно, то тебе-то какая разница? Когда тебе вдруг интересно стало?

– Всегда было.

– Да правда? С того года ты вроде решил меня не трогать, нет?

– Э-э, ну, если твоя мама сказала, что оставляет твое воспитание на себе, это не значит, что мне неинтересно… как у тебя дела.

– Позволь, право на воспитание своей дочери я оставлю себе.

– Мы живем в одной квартире.

– Скажи еще, что в твоей квартире, да?

– Я не про это.

– В квартире с моей дочерью. Если что.

Сидели в той же кухне, в ноябре прошлого года.

– И что странного в том, что я хочу, чтобы в квартире, где и я живу, в квартире, которую, кстати, купил и оплачиваю я, слушали…

– А, ну вот, я же говорила.

– …слушали мои… советы.

– Правила, да? – Настя расширялась, заполняла кухню. – Ты хотел сказать – правила? Законы?

– Я… нет, прости. – Сережа замялся: было неудобно, он даже не знал, как начать этот разговор с женой. – Просто я хотел сказать, что, если мы ничего не сделаем, она вообще вырастет…

– Съехать? Может, съехать нам, нет?

– Ладно, делай что хочешь. – Сережа встал и что-то – сейчас уже не помнил что – бросил на барную стойку. – Вчера она у тебя пришла бухая вусмерть.

– Она вчера пришла! – Сережа даже испугался, смотря, как в кухне (невооруженным, что называется, глазом было видно) повышается концентрация жены, поистине, если бы было существо, способное заполнять собой любое пространство любых размеров, его бы следовало назвать Novoselous nervosus. – А ты где был позавчера? Позапозавчера?

– Я говорил, что с Еропеевыми пришлось поехать. На ретрит. Они один из наших самых крупных…

– Взять и сорваться на пять дней. Тебя хоть чему-нибудь научили на этом ретрите твоем сраном?

– Ретрит этот не про это! А про то, как сохранить отношения с…

– Ну хоть чему-нибудь?

– Вчера она пришла пьяная!

– Чуть выпившая!

– А в прошлый раз…

– А ты не выпивал в ее возрасте?

– Нет. Редко, но…

– Ой, кому ты тут пи…

– Настя!

– Сказал сам: делай что знаешь. Ну вот я знаю, ну вот я сама и разберусь, что с ней делать.

– Я просто больше не могу это терпеть!

– А я могу? – Настя повернулась к нему, уменьшившаяся, совсем девочка, только лицо, полное теней, видно, всему виной перегоревшая лампочка, надо завтра вкрутить новую. – А я-то могу терпеть, Сережа? Всё это.

– Если что, я тоже не могу, – раздалось из комнаты.

– А ты вообще молчи! – Настя стала нормального размера и закрыла дверь, Сережа уже не помнил, какую – в кухню или в комнату, с той стороны или с этой, там просто прозвучал звук – хлопок.

– Не переживаешь, что мама ругается?

– Не-а. Что мне от этого. Пошумит и перебесится. – Крис как-то задумчиво посмотрела на потолок. – Неприятно. Но ведь это всегда было.

Сережа хмыкнул.

– Всяко лучше, чем у вас.

– Не понял?

– А что, я не вижу, что ли?

…

– Лучше б ты поменьше старалась видеть. – Сережа почувствовал, как челюсть против его воли затанцевала. Крис пожала плечами.

Они молчали, и с минуту в кухне слышалось только бурление.

– Вот, кстати, и она.

В прихожей раздался приглушенный звон. Крис выгнулась и посмотрела в коридор.

Встречать ее пошел Сережа. Крис слышала, как мать бросила вещи – вероятно, на стул, как обычно, – и разделась. Доносился шепот, но слов было не понять. Дальше – шаги, и Крис всей кожей согнутой спины почувствовала приближение матери, волной прокатились мурашки. Та зашла в кухню, бросила сумку и повернулась к дочери.

– Ну? Опять?

– Что опять? – Крис постаралась изобразить вызывающее безразличие.

– То опять, Кристина! Мне Клара Леонидовна звонила. Сно-ва.

Крис молчала.

– Ты прогуливаешь? Почему ты прогуливаешь?!

Молчала.

– Я тебе вопрос задала! Ты слышала?

Что говорить, когда нечего говорить?

– Насть… – Отчим успокаивающе погладил жену по плечу.

– Ну что Насть, что Насть-то, если она прогуливает? Всю неделю в школе не появлялась. И это в девятом классе! А что дальше будет?

– Тебе накладывать? – Сережа взялся за сковородку с мясом.

– Покажи руки!