капнет на новое платье или запачкает руки? Придется идти отчищать пятно и мыть липкие пальцы, и тогда она может пропустить момент, которого дожидалась с самого начала вечера, — когда отец обратит на нее внимание.

Рина приняла предложенный лимонад вместо дочери и окинула взглядом комнату: фуршетные столы, накрытые белоснежными льняными скатертями, люстры, сияющие под потолком тысячами огней, разгоряченные лица людей. Чем больше гостей она замечала вокруг, тем более одинокой чувствовала себя.

Уголком глаза Рина заметила группку женщин, смотревших в ее сторону. Но стоило ей направиться к ним, как все разом отвернулись. Сато подобная демонстрация не остановила бы, он умел влиться в любой самый тесный кружок и найти способ понравиться и всем угодить. Мужа Рины не смущало, что его рассматривают с головы до ног и оценивают, он и сам умел судить и раздувать сплетни. Сато льстило, когда его персона оказывалась в центре внимания, в подобной атмосфере он ощущал себя как рыба в воде.

Их дочь тоже чувствовала себя вполне комфортно среди гостей. Рассудительная не по годам, как это бывает с детьми, научившимися чутко улавливать настроение взрослых, она могла, несмотря на волнение, спокойно стоять в стороне, с интересом наблюдя за людьми. Однако охотно вступала в разговор, если старшие обращались к ней. Сумико обладала той простотой и легкостью детства, когда человек способен свободно переходить от одной ситуации к другой, от одного положения к другому.

Наконец Сато решил, что настал подходящий момент, и обернулся к Сумико.

— Моя дочь, — представил он девочку группе гостей. Та изящно поклонилась и приняла предложенный ей сэндвич-канапе.

Рина смотрела, как ее ребенка вовлекают в круг, чуждый ей самой. Ей хотелось позвать, вернуть Сумико, и одновременно она гордилась дочерью, наблюдая, как та толково отвечает на вопросы, как свободно держится рядом с отцом в компании его друзей. Ее девочка любила похвалу и одобрение.

«Ребенок легко поддается влиянию взрослых», — так однажды сказал Ёси. Но Рина видела в своей дочери лишь чистоту и открытость. Глядя на Суми, радостно улыбающуюся в толпе незнакомцев, Рина молилась, чтобы она навсегда сохранила эти качества.

Через несколько минут Сумико обернулась к матери. Рина кивнула и приветственным жестом подняла стакан с лимонадом. Когда Суми была совсем малышкой и ей разрешали иногда посидеть за столом с гостями, она любила на каждом тосте поднимать свою детскую чашку с двумя ручками и чокаться ею с бокалом Рины, ожидая, когда мама произнесет: «Кампай!»[68] Девочка неизменно прыскала со смеху, заставляя маму и всех остальных хохотать. Детский смех заразителен, как и любовь Сумико к праздничному ритуалу: Рина вспоминала, как та подавалась вперед и сосредоточенно тянула свою чашку к каждому из сидящих за столом, стараясь никого не пропустить.

Рина решила дать дочери возможность проявить самостоятельность, а себе найти кого-нибудь, с кем можно поговорить. Поставив стакан на стол, она еще раз посмотрела на Сумико. Теперь девочка была в гуще вечеринки, ее белое кружевное платье мелькало то тут, то там. Сато обрел в дочери союзницу и помощницу, взявшуюся развлекать его гостей.

Когда-то и Рина была такой же уверенной и смелой, думая, что рядом всегда будет мама, готовая защищать и оберегать, и даже не подозревала, что придет время, когда она останется одна в толпе, наблюдающей и оценивающей каждый ее шаг. До Рины долетел голос мужа и его довольный смех. Прислушиваясь к хохоту Сато, она решила, что сделает все возможное, чтобы Сумико никогда не узнала того одиночества, в котором живет ее мать.

В этот вечер в банкетном зале фешенебельного отеля собрались сливки токийских деловых кругов. Среди гостей было и несколько однокурсников Рины по университету Тодай. Она представила им Сумико еще в начале приема, и, хотя все держались чрезвычайно приветливо, Рина не могла не чувствовать, что они мысленно сравнивают ее нынешнюю — домохозяйку, жену, мать — с той подававшей надежды студенткой, которую знали когда-то.

— Сумико хочет стать юристом, — со смехом произнесла она. — Полагаю, у девочки еще есть время, чтобы перерасти свой выбор.

Рина одарила собеседников улыбкой, а затем просто отвернулась, когда ответные вежливые улыбки начали таять.

Она решила зайти в дамскую комнату. Возможно, несколько минут в тишине вдали от любопытных глаз помогут ей обрести более мирное расположение духа. Сегодня мешало все: и то, что Рина не нравилась самой себе, и присутствие тех, с кем она была знакома в юности, и даже вечернее платье раздражало ее. Черное, расшитое бисером, оно плотно облегало фигуру — по-европейски элегантный наряд, выбранный по настоянию Сато. Рина повела плечами и потянула за ворот платья.

Она не видела Каитаро больше двух недель. И чем настойчивей он звонил, тем упорнее Рина избегала встреч. Время шло, и с каждым днем Каитаро становился все более нетерпеливым. Он даже начал напоминать ей, что в Японии существуют законы об опеке. Рина понимала, Каитаро старается успокоить ее. Однако прекрасно знала, что может произойти при разводе, как, впрочем, и сам Каитаро. Незадолго до смерти мама беседовала с Риной, тогда пятнадцатилетней, о ее будущем, в том числе и о замужестве. Она пыталась уложить советы, которые дочери обычно выслушивают от матерей в течение многих лет, в несколько оставшихся им месяцев. Прежде всего она желала Рине счастья и, сложись так, что дело дошло бы до развода, поддержала бы ее, но только не в том случае, если бы в семье были дети.

На секунду Рина позволила себе подумать о Кае. Она любит его, но что это меняет? Притяжение, которое они испытывали друг к другу, красота их дружбы, глубина отношений и доверие так стремительно переросли в нечто столь совершенное, что позволило им позабыть обо всем остальном. Но сейчас, когда Рина вернулась в Токио к своей обычной жизни, ей стала понятна вся иллюзорность их надежд. Там, в доме у моря, они с Каитаро существовали в обманчивой полутени, в лакунах времени, оторванные и защищенные от повседневности. Но жить при свете дня они не могли.

Рина понимала — это ее вина, это она не способна выйти на свет, принять решение и действовать, поэтому почти что осознанно предпочла ослепнуть. Казалось, боковым зрением она вадит стоящий перед ней вопрос, но так и не осмеливается повернуться к нему лицом. Рина всегда предпочитала подобную тактику, на разных этапах жизни она вновь и вновь шла тем же путем: и когда хотела стать фотографом, и когда выходила за Сато, и когда встретила Каитаро. Но только сейчас правда со всей неотвратимостью