И взглядом дает понять – уходи.

Он пытается помочь мне избежать встречи с полицией, но мне нужно побеседовать с ними о том, что я только что узнал.

– Все нормально, – говорю я и прохожу мимо него прямо на кухню. – Детектив Конвэй.

Тот поворачивается ко мне с чашкой чая в руках. Его костюм смотрится дешево по сравнению с тем, что надет на Себе, а мешки под глазами намекают на усталость.

– Мистер Шют, – мрачно произносит он.

– Что случилось?

У меня вдруг перехватывает дыхание.

– Случилось? – переспрашивает тот. – Ничего особенного. Как вам известно, мы хотели поговорить с вами насчет мистера Сквайра.

– А, – вдруг припоминаю я, – хорошо.

– Но есть и еще кое-что.

Я в нетерпении смотрю на него. Он ставит чашку на стол, подходит ко мне.

– Ксандер Шют. Я арестовываю вас по подозрению в убийстве. Вы имеете право ничего не говорить, но навредите своей защите, если не расскажете то, на что затем будете опираться в суде.

– Убийство?

Воздух вокруг меня вдруг становится разреженным. Даже слишком разреженным.

– Он умер? – переспрашиваю я, для уверенности облокотившись на дверной косяк.

Он ничего не отвечает, только достает из кармана наручники и методично защелкивает на моих запястьях. Меня ведут к машине без номерных знаков, Себ идет следом.

– Солиситор… могу я достать тебе солиситора? – задыхаясь произносит он.

– Нет, – отвечаю, – но…

– Что?

– Спасибо, – говорю я. – Просто хотел сказать тебе. За то, что был рядом, когда я в тебе нуждался.

Когда меня усаживают на заднее сиденье, он беспомощно стоит рядом. Достает телефон, пока мы еще не уехали, набирает номер, потом колеблется и кладет телефон обратно в карман. Пялится на меня через окно, будто пытаясь сказать что-то.

От запаха свежего пластика в машине мне становится дурно. Конвэй залезает на место водителя и кнопкой заводит двигатель. Перед тем как тронуться, он оглядывается через плечо, но ничего не говорит.

Сердце рвется из груди. Вместе с машиной ускоряется и мой пульс. Все это пространство сжимается, сдавливает меня. Не хочу в камеру. Мне нельзя снова в камеру. В ограниченном пространстве я не чувствую самого себя. Руки становятся холодными и липкими, а с ними и лицо. Кровь словно поворачивает вспять. Я знаю, что этим все и ограничится, но одно лишь знание не избавляет от всепоглощающего чувства надвигающегося сердечного приступа. Может, и сейчас со мной происходит то же самое.

– У меня сердечный приступ, – произношу я, но слишком тихо, чтобы меня услышали. Концентрируюсь на чем-то вовне себя, чтобы перезагрузиться. Прекратить паническую атаку, если это она.

Убийство?

Сквайра?

Меня арестовали по подозрению в убийстве. Это должно означать, что Сквайр умер. Если он и мог подтвердить, что не я его пырнул, теперь уже не сможет.

Конвэй молча жмет на газ, и вот наконец я снова вижу перед собой здание с надписью: «ПОЛИЦЕЙСКИЙ УЧАСТОК ПАДДИНГТОН ГРИН».

Он паркуется, отстегивает ремень безопасности. Затем оборачивается и лукаво смотрит на меня.

– Добился-таки своего, да, Эйнштейн? – произносит он, выходя из машины.

До последнего надеюсь, что он откроет мою дверь. Не открывает. Одним прыжком он преодолевает ступеньки и исчезает за стеклянным входом в участок. Я задыхаюсь.

Глава двадцать девятая

Вторник

В горле все еще ком, но я не даю панике выплеснуться наружу и концентрируюсь на конкретных вещах. Сидя в полицейской машине, клещами пытаюсь вытащить из памяти любые детали, которые могут иметь отношение к обвинению. Дышу медленно и ровно. Детали. На этот раз я должен подготовиться. Но память вся запорошена пылью.

Бесполезно. От жары становится душно, раскаленный воздух трудно вдыхать. Нажимаю на кнопки, чтобы опустить стекло, но заранее знаю, ничего не выйдет. В груди нарастает паника, и совсем скоро я уже молю, чтобы Конвэй поскорее вернулся и выпустил меня. Озираюсь, замечаю на ступеньках полицейского в форме и принимаюсь стучать по окну, чтобы привлечь его внимание, но все тщетно. Он медленно раскуривает сигарету. Его неторопливость и безмятежность выводят меня из себя.

– Помогите! – кричу ему, но он не видит и не слышит меня, заложника ящика из стекла и металла.

Тут из главного входа появляется Конвэй. Расслабленной походкой он направляется ко мне. Чем ближе он, тем сильнее колотится сердце. Наконец он подходит и открывает дверь.

– Слава богу, – я еле дышу, – это недопустимо! У меня противопоказания. Клаустрофобия.

Пытаюсь кричать, но вдруг поражаюсь тому, насколько слаб мой голос.

– Всего две минуты прошло, – отвечает он и кивком приглашает следовать за ним в участок.

Оформляют меня ровно так же, как и раньше. Снова тщательно разъясняют права и оставляют читать те же формы. Только на этот раз в комнату для допросов меня забирают гораздо быстрее. Как будто время неожиданно ускорилось.

Конвэй и Блэйк уже там. Она теперь не выглядит выжатой, как в прошлый раз, когда мы с ней виделись. Пока они зачитывают предостережение, я закрываю глаза и жду первых вопросов. Даже сейчас я все еще в раздумьях, стоит ли рассказать всю правду или на все отвечать «без комментариев», как делают по телевизору.

– Вы имеете право ничего не говорить, но навредите своей защите, если не расскажете то, на что затем будете опираться в суде, – произносит Конвэй.

«Можете навредить своей защите, если не расскажете». Не помню такого по телевизору. Что-то новенькое.

Они то переглядываются между собой, то смотрят на меня. Передают друг другу, но что именно – не знаю. Напряжение становится невыносимым, и я неожиданно для себя начинаю говорить:

– Так, ну ладно. Выкладывайте. Он мертв. Что такое убийство – я в курсе.

Они смотрят на меня, приподняв брови. Снова переглядываются.

– Зачем я здесь? Новые улики? – допытываюсь я, надеясь распознать по их реакции, в чем дело.

Блэйк бросает взгляд на Конвэя, она догадалась. Одним лишь краем глаза. Миллиметр, на который она скосила зеленые глаза. Его же лицо, отягощенное годами и отсутствием какого-либо сомнения, неподвижно.

Говорить начинает Блэйк:

– Ксандер. Мистер Шют. Насчет мистера Сквайра. Мы получили результаты анализа крови из лаборатории. На ноже не ваша кровь.

– Что? – не верю я.

– Мы провели опознание по видео, и он не смог идентифицировать напавшего. Это не означает, что им были не вы. Просто, таким образом, мы оставляем дело без движения.

– Без движения? – слышу со стороны собственный голос, однако облегчение уже нахлынуло на меня.

– Это значит, что дальнейшего продвижения дела не будет. Но, как сказал детектив-инспектор Конвэй, если появятся новые улики, вас снова арестуют, – продолжает Блэйк.

– Понятно. Тогда зачем