– Что? Это же нелепо. Зачем мне вообще было приходить к вам?

Блэйк передает Конвэю еще одну фотографию.

– Кто она, мистер Шют? – спрашивает он.

– Я не знаю. Сказал же вам. Я ее не знаю.

– Здесь немного размыто. Возьмите вот эту фотографию. – Он с размахом, будто игральной картой, шлепает по столу полароидным снимком. – Вот этот сделали, когда она еще была жива.

Гляжу на Блэйк. На лице у нее водоворот эмоций, но я не могу их распознать. Что-то похожее на сожаление или вину. Даже не взглянув, толкаю фотографию по столу обратно Конвэю.

– Я же сказал, не знаю, кто это.

– Взгляните, Ксандер. Ее звали Мишель. Кто такая Мишель, Ксандер? – спрашивает Блэйк.

Имя. Одно его звучание исподтишка колет память иглой. Вдруг я вспоминаю. Мишаль. Мишель? На кладбище. Новое надгробие. И вот я вижу его, в комнате, нависшего над ней. Он называл ее так. Разве нет? Шелл. Пытаюсь отвязать свои мысли от всего того, что вижу перед собой, от комнаты с двумя полицейскими, и заставить мысли перепрыгнуть назад в тот день.

– Пожалуй, он мог назвать ее Мишель. Но есть ве…

– Мишель? – Конвэй прерывает меня, оглядываясь на Блэйк.

– Кто он? – уточняет она.

– Убийца, Эбади.

– Да? Вы уверены? – переспрашивает Конвэй.

– Уверен? Нет. Не уверен. Я прятался за диваном. Я не уверен. Но имя. Я же видел его. Только не Мишель, как вы говорите. А Мишаль, – отвечаю я, с ударением на последнее слово.

– Значит, Мишель вы не знаете, а Мишаль вам о чем-то говорит? Расскажите-ка поподробнее, – допытывается он.

Мишаль о чем-то говорит. Что-то в его словах током пробивает меня насквозь. Глаза начинают слезиться, потому что чувствую: вот-вот ко мне вернется то, что обитает в самых отдаленных уголках сознания.

– Я видел это имя на кладбище. Эбади. Проследил за ним. Думаю, я знаю, где он похоронил ее, – говорю я.

– Вообще-то, мистер Шют, мы точно знаем, где она, и это не кладбище. Ее кремировали. Развеяли над парком.

– Но Мишаль, – возражаю я, – это должна быть она. Просто… вы обязаны взглянуть. Мишаль. Кладбище Актон. М-И-Ш-А-ЛЬ, – произношу я по буквам.

Они никак не реагируют, а затем Блэйк толкает локтем Конвэя, и тот снова показывает мне фотографию. Смотрю на нее, но заранее знаю: это бессмысленно. Вдруг мое сердце замирает.

– Как нам известно, ее зовут Мишель Макинтош. Не Мишаль. Мы установили ее личность, это она, – говорит он, ткнув пальцем в ее лицо. – А с ней рядом мужчина, которого вы, вероятно, узнаете. Полиция расследует это дело, но они пока не выяснили, что именно это за человек. Изображение, ясное дело, не самое четкое, но вы наверняка его узнаете. Не так ли, мистер Шют?

Снова опускаю взгляд на мужчину на фото и тру глаза. Я не понимаю.

– Поможете нам установить, кто это?

Таращусь на женщину рядом с мужчиной. Что-то в ней говорит мне: вот твоя погибель. Белль. Belle. Мишель. Ma belle.

Ma Belle. Мэйбл.

Женщина на фото – Грейс.

А мужчина рядом с ней – я.

Глава тридцать первая

Вторник

Снова в полицейской камере. Там, в душной комнате для допросов, когда все вокруг рассыпалось на части, я умудрился сделать единственно правильную вещь – попросить солиситора. И вот теперь я здесь, жду его или ее.

Мысль о том, что убийство случилось столько лет назад, все никак не могла раствориться и плавала в голове, словно подсолнечное масло на воде. Эта информация не впитывается. Знаю лишь одно. У данной задачи – точнее, у всех задач – математическая природа. Решения кроются в анализе, а я изучил уже все вероятности.

1. Полиция на допросе солгала мне, чтобы заставить сознаться в чем-то. Этот вариант я вычеркнул. Чтобы такое сработало, потребовалось бы нарушить закон, не говоря уж о том, чтобы железобетонно согласовать свои действия с коллегой, а я не думаю, что Конвэй способен на первое или второе.

2. Полиция говорит правду, и действительно тридцать лет назад случилось убийство, однако не то, что видел я. Это означает, было два убийства. И почти невозможно, чтобы два убийства двух молодых женщин произошли в одном и том же месте. На основе имеющихся у меня скудных данных я попробовал рассчитать вероятность, однако, как бы я их ни крутил, какие бы переменные ни использовал, вероятность получалось слишком крохотной. К тому же в наличии очевидный факт: на фотографии, несомненно, я.

А та фотография Грейс, Мишель Грейс Макинтош. Ma belle. Моя Мишель. Наша шутка. Имя, которое она ненавидела. Такое обычное. Увидеть ее теперь, увидеть нас, на этом полароидном снимке, спустя столько времени, – как будто шестеренки внутри меня вдруг расцепились и огромная тяжелая машина, грохоча, пытается затормозить. Не понимаю, какое отношение имеет она ко всему происходящему. Невероятно, чтобы убитой оказалась она. Это невозможно. И тем не менее этот вариант переместился по списку вверх, из зоны теоретически возможного в зону вероятного. Вынужден признать: то, как я помню увиденные мной события, не соответствует истине.

Сползаю на пол. Обвожу взглядом камеру, но уже знаю: мне нужно выбираться. Я должен избавиться от осколков прошлого, разбросанных вокруг меня, выбраться на свежий воздух и пройтись. Под ногами чувствую холод бетона. Я начинаю биться спиной о стену. С каждым касанием через кожу в камень уходят частицы тумана. Это не может быть она. Повторяю себе снова и снова. Я бы знал. Конечно, я бы знал. Где угодно узнал бы ее. Но что же из той ночи тогда я помню, если не имя? Разве не показалось мне, что я узнал его? Может ли Конвэй быть прав? Мог ли я подавить собственные воспоминания?

И тут меня наотмашь бьет осознание: Грейс мертва.

К тому времени, как открывается дверь, я уже потерял счет времени. Поднимаю взгляд и вижу перед собой карие глаза молодой женщины. Смотрит на меня сверху вниз, а затем кивает офицеру, чтобы тот оставил нас наедине.

Подходит ко мне и садится рядом. Костюм мешковат – похоже, она частенько его надевает по таким случаям. Тот же солиситор, что и в прошлый раз. Волосы убраны заколками, свет в камере придает им бронзовый блеск.

– Как себя чувствуете? – интересуется она, растягивая гласные.

С севера родом, значит. Смотрю на ее лицо. Из-за россыпи веснушек на переносице кажется молоденькой.

– Нормально. Только освоиться нужно. Вы вернулись?

Кивает. От одежды веет чем-то свежим. Лимон?

– Я только что пробежалась