обычный – ни особенно глубокий, ни резко-пронзительный, – из-за чего я не сразу улавливаю его ответ. Но когда это происходит, я задаюсь вопросом, было ли это тщеславие или юмор. По каналу ходят слухи, что он такой же высокомерный, как Марко.

Его взгляд опускается на повязку под тонкими белыми рукавами моего платья, и он поворачивается к Сильвию:

– Почему у нее кровоточит рука?

Он ожидает, что Сильвий ответит, или думает, что этот мужчина искалечил меня? Что бы он сделал с Сильвием, если бы тот был виноват? Наказал или похвалил? Я испытываю искушение намекнуть, что со мной обошлись грубо, – просто посмотреть, что случится с бессердечным командором, – но я не буду рисковать жизнью Минимуса.

– Я такая неуклюжая. – Я пожимаю плечами. – Жалкое положение полукровки.

Его лицо остается совершенно неподвижным.

– Приведи Лазаруса. Я хочу, чтобы ее рану залечили до аудиенции у короля.

На миг я думаю, что Юстус беспокоится обо мне, раз обратился к целителю, но следующие слова разбивают хрупкую надежду:

– Мы же не хотим, чтобы ее испорченная кровь запятнала самую священную почву Люче.

Туше[36], Нонно[37]. Туше. Насколько нужно бредить, чтобы поверить, что отец, способный отрезать уши собственному ребенку, может быть заботливым дедом?

Генерал кладет руку на рукоять своего меча.

– Ты не похожа на Агриппину.

Простое наблюдение или он так указывает на отсутствие у меня чего-то от фейри?

– Я, должно быть, пошла в отца.

Появляется целитель – его длинные черные одежды развеваются на вялом, пахнущем цитрусами ветерке. Это тот же человек, который исцелил Данте после его заплыва через канал.

– Вызывали, генерал Росси?

Юстус жестом указывает на меня:

– Вылечи руку этой девочке.

Этой… девочке?

Даже Сильвий, кажется, ошеломлен тем, как дедушка обратился ко мне, но его округлившиеся глаза быстро возвращаются к своему обычному размеру.

Целитель фейри кивает на мою руку:

– Можно?

Сосредоточившись на кольцах в ушах мужчины, а не на ледяном голубом взгляде Юстуса, я поднимаю руку и закатываю рукав. К счастью, свежая кровь не попала на ткань.

Лоб Лазаруса хмурится, когда он разматывает повязку, и морщины углубляются, как только обнажается моя рана.

– Обо что ты порезалась, дитя?

– Рыболовный крючок. – Когда его бровь цвета соли с перцем приподнимается, я добавляю: – Очень большой.

Передав испачканную полоску одному из солдат Сильвия, Лазарус поднимает мою руку и нюхает, затем проводит носом по моему запястью и костяшкам пальцев, замирая на мгновение – на слишком долгое.

Чувствует ли он запах ворона на моих пальцах? Чувства фейри острее, чем у людей, но могут ли чистокровные отличить запах перьев мифического существа от запаха утки?

Мой пульс учащается, вибрируя в груди. Поскольку уши у фейри острые не только на вид, я скрываю свою тревогу за сарказмом:

– Я умру, целитель?

Когда он выпрямляется, янтарные глаза Лазаруса обращаются ко мне.

– Не сегодня, синьорина.

Не могу сказать, угроза ли это или простое замечание. Я знаю, что не бессмертна – ни одно существо на этой Земле не бессмертно, – но достаточно ли у меня времени на жизнь?

Он поднимает пальцы к самому верхнему обручу на правом ухе и трет камень, прозрачный и желтый, как древесный сок, пока кончики его пальцев не покрываются мазью, которую он прикладывает к моей ране. Прикосновение заставляет меня вздрогнуть.

Пока он лечит меня, его глаза закрыты, а грудь вздымается от дыхания, такого же сильного, как волны, которые пенятся и разбиваются о скалы, окружающие Монтелюче. Я никогда не плавала вокруг континента, но слышала рассказы рыбаков, которые держатся поближе к берегам Люче, чтобы не платить пошлину Глейсу за плавание по их более спокойным водам.

На моей верхней губе выступает испарина. Я слизываю ее, сосредоточившись на чем угодно, кроме агонии, пульсирующей в моих венах.

– Почти готово. – Фейри, должно быть, замечает влагу, покрывающую мою кожу, потому что говорит успокаивающим тоном.

Я сглатываю. Почти оказывается еще одной минутой. Ему потребовалось столько же времени, чтобы исцелить Данте. Мое тело исцеляется медленнее, потому что я только наполовину фейри?

Когда Лазарус убирает руки, моя кожа снова гладкая и здоровая. Остается только засохшая кровь, но он заставляет ее исчезнуть, покрывая всю мою руку огнем фейри.

Я снова вздрагиваю:

– Обязательно было поджаривать мою руку?

Его подбородок опускается.

– Да, дитя.

Сердце, которое остановилось в горле, когда он провел носом по костяшкам моих пальцев, теперь учащенно колотится.

Учуял ли он запах ворона или железа в моей крови?

Если он расскажет деду о первом, то приговорит меня к смерти. Я бы, конечно, опровергла, но что, если дом обыщут? Даже если ворон сможет превратиться в дым, они его поймают. В конце концов, его однажды уже поймали этими шипами.

– Что такого было в ее крови, что так выбило тебя из колеи, Лазарус? – Голос дедушки вырывает меня из глубины моих мыслей.

Взгляд целителя в последний раз блуждает по мне, прежде чем подняться на Юстуса.

– Мне показалось, что я почувствовал запах куркумы. Я задавался вопросом, почему в Люче она обрабатывала открытую рану средством, разжижающим кровь.

– Вероятно, это дело рук Цереры. Она любительница готовить натуральные средства.

Хотя его комментарий раздражает меня, ложь Лазаруса раздражает еще больше, потому что целитель знает один или даже оба моих секрета, и, как упоминал Энтони, секреты являются опасным оружием в нашем мире.

Что он сделает с моими?

Глава 27

В сопровождении генерала, командора и шести солдат я путешествую по концентрическим островам, составляющим Изолакуори. В отличие от Тарекуори и Тарелексо, полоски суши здесь изогнуты.

Каждый раз, когда узкая дорога поворачивает, я готовлюсь к грандиозному зрелищу, но меня встречает все больше листвы и цветов. Только когда мы достигаем каналов между островами, пространствно расширяется. И все же, вместо того чтобы смотреть вперед или по сторонам, я рассматриваю прозрачную воду, текущую под золотыми мостами.

Данте однажды сказал мне, что в подводный фундамент Изолакуори вварены решетки, надежно защищающие от змей и лодок. Так они превращают водные пути в места для купания королевской семьи и высокопоставленных членов общества. Он даже сказал мне, что вода ежедневно обрабатывается химическим веществом из Небба, которое уменьшает соленость.

Если бы только они могли сделать наши каналы безопаснее! Но боги запрещают высшим фейри делать что-либо, что могло бы принести пользу низшим. Если подумать, змеям нужна соль, так что, вероятно, будет лучше, если они не выльют какой-нибудь таинственный раствор Небба на нашу сторону канала.

Высокие