подобие микроклимата, который сразу понравился «Михею», моментально завалившегося на спину и прижавшего к необъятному животу огромные мохнатые лапы. Подошедший к нему Никодим, улыбнулся, и как бы про себя, но все же тихо вслух, произнес:

— Вот негодник, ведь пост же, а ты все об удовольствии… — В ответ послышалось только легкое урчание, на что «отшельник» ответил:

— Ну ладно, Бог с тобой… — И начал чесать собачье пузо, явно доставляя много удовольствия своему другу и единомышленнику.

Так продолжалось недолго, пока не закипел на костре чайник для заварки кофе. Через пятнадцать минут, согревшись горячим напитком, все опять улеглись до шести часов на отдых.

Смысловскому сразу не засыпалось, он ворочался гонимый демоном по своей памяти и воображению в поисках нечистот, сразу возводимых им в ранг заслуг и верха блаженств, в нетерпеливом ожидании утра, когда он гробовщик сможет, увидев это место, осознать то ли оно или снова не подходящее. «Где же приносить жертву, как ни в месте стольких страданий и смертей?!» — думалось ему, но бес явно был не доволен этим бором, ему вообще здесь было не уютно, поскольку он был обезврежен и заперт в душе несчастного своего слуги самим покровительством Христа. Когда терпение подошло к концу, не в силах больше ждать, Роман поднялся с подстилки и сел, уперевшись локтями в колени, сразу неожиданно почувствовав со всех сторон движение.

Он словно попал в другой мир. Окружавшее его напоминало лесную кузнецу, но только с горнилом и поддувалом с отсутствовавшими наковальнями и самими кузнецами. В каждой из землянок и блиндажей происходило необъяснимое действо. Необъяснимо начавшим проникающим сквозь земляные крыши, своим взглядом, он наблюдал за пылающими угольями в горниле, поддувало, раздуваемое с помощью своих мехов, резко сжималось, выбрасывая вихрь в центр разгоравшегося все сильнее очага, когда достигалась максимальная температура, сверху земляного потолка, будто неожиданно протекшего, срывался поток грязной воды, смешанной с вонючими нечистотами, что порождало коричневато-серый густой пар. Поддувало меняло угол, раздувалось и сжималось на сей раз медленно и осторожно, что создавало вихревой поток, врывавшийся в самую гущу испарений, формировавший в этом облачке, какой-то силуэт, почти сразу начинавший двигаться и существовать самостоятельно, направляясь ко выходу.

Уже на воздухе эти газообразные существа, страшные и неприятные по своему виду, сбивались в кучу. Когда их набиралось восемнадцать, они строились в три колонны по шесть и устремлялись в сторону, почему-то горящего, но несгораемого большого куста, расположенного на самом верху холма на другом берегу, там, где путники еще недавно устраивали лагерь.

Подбираясь к реке, эти твари начинали скрипеть, визжать, изгибаться, шипеть. Было видно и невооруженным взглядом, что они ненавидят «купину огненную», и единственно желают противостоять ей. У самого берега они в нерешительности останавливались, напрягались, как пред броском, но стоило первому ступить в воду, как от куста отделялось соответствующее количество языков пламени, и выстреливались в их сторону. Пламень охватывал все их воздушное тела, будто то был горящий газ, искрясь и, переплавляясь, они превращались в пожухлую, медленно тлеющую, падающую в воду листву.

Течение менялось и уносило испепелившуюся гниль влево относительно горящего куста — в сторону «распятого» нераскаянного разбойника, как сказал бы евангелист, увидевший такое зрелище.

Так продолжалось до тех пор, пока совсем не вышедший из себя Смысловский не подскочил в страшном гневе и не бросился в сторону «Купины», расталкивая призрачные силуэты. Оттолкнувшись от берега, он уже почти перелетев на тот берег, паря над водой, принял в себя язык пламени, прожегший его насквозь и отбросивший на самую середину реки, куда он плюхнулся в страхе и ужасе, и как камень не пошел ко дну, проваливаясь сквозь груды костей и остатков, покоившихся по всей длине русла.

Тонул он бесконечно, словно именно в этом месте была Тихоокеанская Марианская впадина, а река стала океаном, и падал бы еще глубже, если бы его не обхватила та самая русалка, что утащила его на дно озера в Острешно.

Хвостатая барышня начала бить его хвостом по лицу, а руками в блестящей чешуе, закрывать глаза и рот, которыми он до этого, почему-то мог дышать. Уже совсем задыхаясь, Роман, будто надувшись изнутри воздухом, устремился к поверхности и вылетев, как поплавок, на поверхность, проснулся, лежавшим в прежней позе.

Напротив его лица оказалась огромная морда «Михея» с печальными недобро глядящими глазами, с его шкуры скатывались огромные капли влаги, уже намочившие одежду человека, по языку, болтавшемуся сбоку большой полуоткрытой пасти, он понял, что это шершавая штука его только что лизала, благодаря чему он и очнулся.

Гробовщик так и не понял, был это сон или пес действительно вынул его из реки, а и думать не получалось, поскольку в его разуме и стучащих висках в голове громыхал только один «мамин» голос, требующий убить это проклятое животное. Не в состоянии пошелохнуться, Смысловский начал ругаться и богохульствовать, на что собака повернула голову к костру и взяла зубами горящее палено за еще не охваченный огнем конец, отпрыгнула в сторону и процедив сквозь зубы: «Ты весь в бензине — хорошая будет жертва!» — бросила на него горящий кусок дерева, от чего тот вспыхнул сразу весь и заорал еще пуще. Именно сейчас он и проснулся понастоящему, опирающимся спиной об обжигающую земляную стенку блиндажа, где еще раздувалось горнило.

Строй призраков-бесов снова подходил к берегу, из «Купины» опять отделились и устремись на них языки пламени, но видел это, похоже, он один, не в состоянии не остановить, ни понять происходящее. В отчаянии и страхе он заснул, так и не осознав, что в этой притче была показана его кончина и перспективы после нее…

Олег спал, как ребенок, пока не почувствовал онемение своей руки. Проснувшись, он обнаружил на ней лапу «Михея». Осторожно вытащив, чтобы не разбудить пса, он приподнялся, чтобы взглянуть на реку и неожиданно увидел, сначала, большой костер на верху холма, но присмотревшись рассмотрел огромный горящий куст, почему-то не сгорающий: «Неопалимая купина?! Господи помилуй!» — только подумав так, проводник обратил внимание на блиндажи и землянки, будто дышавшие, сначала немного раздуваясь, затем сжимаясь, выдавливающие из себя по небольшому облачку, то ли полупрозрачного чистого пара, то ли совершенно белого тумана. Так четверо облачков сходились в строй попарно, принимая за это время очертание схожие с силуэтами раненных солдат, что виделось ему безошибочно. Тела и производимые ими движения находились в зависимости от ранений: раненные в ноги хромали; раненые в верхние конечности, болтающиеся, как плети, поддерживали первых плечами; имевшие ранения в полость живота сжимали свои тела, передвигались