всплывающие призраки его вин перед Богом и людьми, быстро затмевались сыплющимися, как из рога изобилия, соблазнами, развратными помыслами, надеждой на возвращение прежнего, что давала ему мать в ежедневном приношении блудных возлияний языческому богу, прикрепившемуся к ее и его душам надежно и безвозвратно.

Воистину, любая страсть или порок способны своим могуществом погубить каждое благое начало, даже тогда, когда разум прекрасно понимает гибельность этого, уступая возможности воплощения греховной жажды в ее ублажении…

Сейчас, лежа на жесткой, но почему-то удобной подстилке, глядя в небо, наполненное звездами Ангелов Света, что говорило об их бесконечном числе и непререкаемом возвышении над падшими, когда-то равными им, созданиями, он очень приблизился к совершенному отчаянию своего положения, почувствовал полную оставленность своим сюзереном, который не в состоянии, как Господь и Ангел — Хранитель всегда находиться рядом с человеком. Еще бы чуть и слезы этого не только одержимого бесом, но совершенно больного с тяжелыми патологиями, существа, полились большими не каплями, а гроздьями, но не для того демон соблазняет, не для того приучает и приручает, чтобы вот так просто вернуть Создателю, стоящие на пороге самоуничтожения, души.

Это место созданное таким образом, чтобы души, разбитые в прах, лечись, а истлевшей совести возвращалась ее красота. Но одной волей Создателя могло бы это произойти только с теми, кого Бог лишил бы собственной воли и свободы. Человек же был создан именно со свободной волей, а потому даже здесь требовалось хотя бы немного высокого порыва к покаянию.

Мой читатель может сказать, мол, да что уж, Бог то мог быть милостив до конца, сделать и эту малость для человека, чтобы спасти его. Но как можно спасти человека, не желающего этого, ведь и выбивающийся из сил, захлебывающийся утопающий при приближении спасителя, хватается за него и карабкается, хотя бы ради одного вдоха. Господь оценивает и намерения, но если и их нет, то и оценить нечего!

А ведь Бог свел стези Романа с двумя людьми, способными помочь ему, сподобил с их помощью прийти в это место, где демоны не чувствуют себя уверенными, где даже падшая душа равна по силе их воздействию на себя, где работающий в особенных условиях сознание, не только оголяет ужас состояния человека падшего, но открывает и возможность раскаяния, которое, лишь при одном имеющемся порыве к нему, обязательно бы осуществилось, во втором шаге, которым, как я уже писал, могло стать приближение к «песчаному колодцу» провалившейся церкви.

Но этого человека ничего не сподвигло к хотя бы малому движению души: ни испуг от увиденного и прочувствованного у «песчаного колодца», ни души трех пар мужчин и женщин, с ужасом рассказавших ему об уже постигшей в вечности его участи, а каждый знает, что души усопших лгать не могут. Остановимся на этом немного подробнее.

Первая пара, как ты, друг мой, помнишь, была православной четой, представлявшей молитвенников, старавшихся, как и своим смиренным видом, так и смыслом сказанного дать понять человеку, что он грешен, и что единственный путь к осознанию своего состояния заключается в осознании своей временности в этом мире, когда решается его вечная участь, что кончина любого из живущих, отталкиваясь от этого понимания совсем близка, сколько бы лет прожить здесь не оставалось, что единственное средство к прощению — раскаяние, а к сопротивлению злу — молитва.

Вторая пара только и желала ублажить за счет пришедших сюда еще живущих людей беса, которому они поклонялись при жизни, надеясь тем самым облегчить, хоть на мгновение свои мучения, чем явно показывали алчность зла в приверженности идолопоклонства. Привлекательность зла в силе власти и возможности владения безграничного, но разве само наличие власти есть зло, подчиняющее себе «правителя»?! А ни человек ли, получивший в свои руки власть, использует его так, или иначе, совершая злое или богоугодное. Всем своим видом, эта пара, как бы говорила: «Покайтесь или ждет вас тоже, что постигло нас!».

Третьи, вешнее недоумевая над своей виной, теперь удивляются слепоте и глухоте пришедших сюда, взглянуть внутрь себя, но не готовых это сделать, а точнее и не желающих. Свое наказание они относят на свой счет, видя свою вину в отвержении Бога и заповедей его, не думавших о других, проживших по игом своего материального эгоизма, умерших навсегда, хотя и неожиданно продолжающих жить, после расставания со своими телами. Они не воинствующие атеисты, приносящие жертвы тем коммунистическим или подобным им идолам, потому они более спокойны и не поклоняются бесам, но ждут Страшного Суда не в радости, но в умеренной скорби. Своими речами они стараются принести покаяние, хотя душам усопшим нет в этом чести — молитвой за кого-то, могут они заслужить милость Божию, но прежде, чем душа, не знающая Бога, придет к этому, пройдут миллионы материальных век и неизвестно, сколько в вечности, не имеющей временных отметок.

Что происходит в этом бору — милость для обоих миров, ибо оба сливаются в нем без прослойки между друг другом — «смерти», соединяющей маленьким своим промежутком «предполагаемое здесь» с «очевидным там» …

Мы остановились на том, что Смысловский вот-вот был готов прийти к осмыслению своего гибельного духовного состояния, но бывший начеку враг рода человеческого, быстро развернувший состояние его души в свою сторону, занял его разум разжением худомыслия и самонадеяния…

Неожиданно Роман услышал, где-то в дали гул. Казалось, он приближается с определенной стороны, но взгляд навязчиво привлекался завибрировавшими звездами на небосводе. Звуковой и видео ряд постепенно совместились в волновом движении, то нарастая, то ослабевая в амплитуде увеличения своего воздействия. Гробовщик, боясь пошевелиться, еле нашел в себе силы, чтобы придвинуться к «Михею», обогревавшего своей массой все пространство около своей лежанки.

Глядя вверх и не в силах оторваться, человек не мог понять, то ли звезды расширялись, находясь на своих прежних орбитах, толи они увеличивались за счет приближения к Земле. Довольно быстро их пульсирующий свет, ставший лунно-белым, начал сливаться в сплошной щит, а точнее бронированную сферу, как будто находящихся в этом мире заперли от остальной Вселенной непроницаемым куполом. Голос «матери» внутри него, давно не слышимый, появившись так же неожиданно, как и вся небесная картина, призывал его к непререкаемому повиновению: «Сын мой, не главное наше с тобой возвращение к прежней нашей любви, люди всегда делают, что-либо ради более высоких целей. Сегодня у тебя нет ничего важнее того, ради чего я тебя родила. Наша любовь и ее физические перевоплощения были только подготовкой к сегодняшним дням, скоро придет жрец — ты видел его вчера, вместе вы сможете сделать