В ответ я сказал г-ну Липскому, что сожалею о занятой министром иностранных дел Беком позиции. Пусть инициатива рассчитанного на века решения и впрямь принесет г-ну Беку внутриполитическое бремя, но при этом нельзя не признавать и того, что и фюреру нелегко будет отстаивать перед немецким народом гарантию польского коридора. В основе моей инициативы лежит намерение поставить германо-польские отношения на прочную базу и устранить все вообще мыслимые причины трений. У меня не было намерения вести малозначительный дипломатический разговор. Как Липский мог видеть из речей фюрера, тот постоянно рассматривает германо-польский вопрос исходя из высоких соображений. Совсем недавно я в его присутствии заявил представителям мировой прессы, что хорошие германо-польские отношения тоже лежат в фундаменте германской внешней политики.

Липский поблагодарил меня за мои высказывания и вернулся к предложению о двустороннем договоре относительно Данцига. Я заявил ему в заключение, что не могу занять сейчас определенную позицию, но предложение не кажется мне столь легкореализуемым, и со своей стороны спросил, как относится Бек к экстерриториальной автостраде и двухколейной железной дороге через коридор. Официальной позиции по этому вопросу Липский высказать не смог. Лично от себя он сказал, что такое желание, пожалуй, не должно упасть на неблагодатную почву и что, вероятно, в этом направлении могут найтись возможности решения.

После того как я кратко сказал еще и о недавно выпущенной почтовой марке, предназначенной для обращения в Данциге и определенным образом изображающей его как польский город, в заключение мною было заявлено следующее.

На мой взгляд, германские предложения по всему комплексу германо-польских отношений заслуживают серьезного обдумывания. Ведь обе стороны хотели создать нечто прочное и добиться действительной стабилизации. Само собой разумеется, достигнуть всего этого сразу нельзя. Если бы г-н Бек спокойно осмыслил наши инициативы, он, пожалуй, все-таки еще смог бы отнестись к ним позитивно.

Продолжение переговоров последовало во время визита польского министра иностранных дел Бека в Германию по моему приглашению в начале января 1939 г. 5 января состоялась продолжительная беседа Адольфа Гитлера с Беком в Берхтесгадене, а непосредственно после нее — и моя беседа с ним в Мюнхене. Результаты этих переговоров не особенно обнадеживали. Польский министр иностранных дел заявил мне, что проблема очень трудна, но он хочет воздействовать на членов своего правительства с целью найти решение. Таким образом, нить переговоров не была оборвана, и я получил от Бека приглашение посетить Варшаву: мой визит состоялся через несколько недель, 25 января 1939 г. Но и во время этой встречи в Варшаве переговоры по-настоящему вперед не продвинулись: Бек ограничился тем, что снова стал разъяснять мне имеющиеся у него трудности. Я еще раз указал на нетерпимое далее положение немецкой народной группы в Польше и на унизительное для Германии состояние коридора. Бек пообещал отнестись к вопросу о немецкой народности с пониманием и пожелал подвергнуть «дальнейшему анализу» другие темы.

Я сопровождала моего мужа в этой поездке в Варшаву. Бек принял его очень дружественно. Оба министра иностранных дел сразу же после нашего приезда обменялись речами, в которых констатировали окончательное установление добрососедских отношений обеих стран. Но кажется, что именно в те самые дни одержали верх возымевшие тяжелые последствия влияния иного характера. По мнению мужа, решающую роль здесь сыграли ориентирующийся на Францию генеральный штаб и сам президент Польши. В этой связи интересным показалось то, что вскоре после нашего прибытия муж получил от своего референта по печати такую информацию: американский посол в Париже Буллит, личный друг Рузвельта, своим неоднократным вмешательством там добился нового отказа французского правительства от своей незаинтересованности о делах на Востоке.

На второй день нашего государственного визита в Варшаву Бек неожиданно принес свои извинения за то, что «из-за простуды» может произнести лишь краткую речь. Официальный обед прошел в вежливой, но похолодавшей атмосфере, и поездка моего мужа обернулась неудачей. На обратном пути он впервые сказал своим сотрудникам: «Теперь нам, если мы не хотим оказаться о полной изоляции, остается только один выход: договориться с Россией»[107].

В завершение нашей варшавской встречи я пригласил польского министра иностранных дел нанести официальный визит в Берлин. 21 марта я повторно передал это приглашение послу Липскому и при этом дал ему снова понять, что фюрер готов после урегулирования вопроса о Данциге и об автостраде дать Польше гарантию ее границ. Я подчеркнул, что ни одно ранее существовавшее германское правительство такой гарантии предложить было не в состоянии[108]. Но Бек поехал не в Берлин, а в Лондон…

Британское правительство предложило тогда 21 марта в Варшаве, а также в Париже и Москве, чтобы английское, французское, русское и польское правительства выступили с «официальной декларацией», в которой бы провозглашалось начало немедленных переговоров о совместных мерах сопротивления любой угрозе независимости какого-либо европейского государства. Сразу же после опубликования этого заявления подписавшие его державы приступили бы «к изучению любого предложения, которое потребовало бы такого изучения, а также к определению характера подлежащих принятию мер».

Английское предложение натолкнулось в Польше на сопротивление. Польское правительство никоим образом не было согласно с этим британским договором о консультациях, а потребовало от Англии конкретного обязательства в отношении Польши. Поэтому Чемберлен в ответ на запрос заявил 23 марта: «Пока я еще не в состоянии дать отчет о тех консультациях, которые состоялись с другими правительствами в результате недавних событий».

Тем временем Бек поручил польскому послу в Лондоне передать британскому правительству предложение об англо-польском пакте. Это предложение было представлено британскому министру иностранных дел 24 марта. Галифакс, вне всякого сомнения, дал польскому послу обещание англичан поддержать указанное предложение.

Позиция польского министра иностранных дел Бека понятна, только если принять во внимание английские обещания, ибо еще в 1935 г. он сказал Лавалю в Женеве: «История научила нас первое, что величайшая катастрофа, жертвой которой стала наша нация, была результатом совместной акции обеих стран (Германии и России) и, второе, что в этой отчаянной ситуации во всем мире не нашлось ни одной державы, которая оказала бы нам поддержку».

Даже если это обещание в тот день и не имело формы категорического заявления Англии о гарантии Польше, оно все же дало Беку повод поручить своему берлинскому послу Липскому по всей форме отклонить те германские предложения, по которым вот уже целые месяцы велись переговоры.

Бели Чемберлен позднее заявлял в палате общин, что