3. Не подлежит никакому сомнению, что германо-советская политика достигла ныне своего исторического поворотного пункта. Подлежащие принятию в ближайшее время в Берлине и Москве политические решения будут иметь определяющее значение для многих поколений в деле формирования отношений между немецким народом и народами СССР. От них будет зависеть, скрестят ли однажды оба народа снова и без всякой заставляющей их это сделать причины свое оружие или же придут к дружественным отношениям. Обоим государствам всегда было хорошо, когда они являлись друзьями, и плохо, когда они были врагами.

4. В результате ряда лет идеологической вражды Германия и СССР сегодня действительно испытывают друг к другу недоверие. Еще предстоит убрать много накопившегося мусора. Но можно констатировать, что и за это время естественная симпатия немцев ко всему истинно русскому никогда не исчезала. На этом можно вновь строить политику обоих государств.

5. Имперское правительство и советское правительство должны на основании всего имеющегося опыта считаться с тем, что капиталистические западные демократии являются непримиримыми врагами как национал-социалистической Германии, так и СССР. Сегодня они пытаются заключением военного союза натравить СССР на Германию. В 1914 г. эта политика возымела для России плохие последствия. Повелительные интересы обеих стран состоят в том, чтобы не допустить на вечные времена растерзания Германии и СССР западными демократиями.

6. Вызванное английской политикой обострение германо-польских отношений, а также английское подстрекательство к войне и связанные с этим стремления к созданию соответствующего союза требуют быстрого выяснения германо-советских отношений. Иначе события могут без германского участия принять такой оборот, что лишат оба правительства возможности вновь установить германо-советскую дружбу и при необходимости совместно выяснить также территориальные вопросы Восточной Европы. Поэтому руководствам обеих стран не следовало бы пускать дело на самотек: было бы роковым, если бы из-за взаимного незнания взглядов и намерений оба народа окончательно разошлись в разные стороны. У советского правительства, как нам было сообщено, тоже имеется желание выяснить германо-советские отношения. Но поскольку, как свидетельствует имеющийся опыт, это выяснение по обычному дипломатическому каналу займет много времени, г-н имперский министр иностранных дел фон Риббентроп готов прибыть в Москву с кратким визитом, чтобы от имени фюрера изложить г-ну Сталину взгляды фюрера. Только такой непосредственный обмен мнениями может, как считает г-н фон Р[иббентроп], изменить положение, и при этом не исключается возможность заложить фундамент окончательного урегулирования германо-советских отношений.

Дополнение: прошу не передавать эти инструкции г-ну Молотову в письменном виде, а лишь зачитать ему дословно. Я придаю значение тому, чтобы вышеуказанное было как можно точнее доложено г-ну Сталину, и уполномочиваю Вас в данном случае по моему поручению просить г-на Молотова о предоставлении Вам аудиенции у г-на Сталина, чтобы Вы смогли сделать ему это важное сообщение также и лично. Наряду с обменом мнениями с Молотовым предпосылкой моего визита явилась бы подробная беседа со Сталиным.

Риббентроп»

Предварительные переговоры завершились 21 августа письмом Сталина Гитлеру такого содержания.

«21 августа 1939 г.

Рейхсканцлеру Германии господину А. Гитлеру

Благодарю за письмо.

Надеюсь, что германо-советское соглашение о ненападении создаст поворот к серьезному улучшению политических отношений между нашими странами.

Народы наших стран нуждаются в мирных отношениях между собою. Согласие германского правительства на заключение пакта ненападения создает базу для ликвидации политической напряженности и установления мира и сотрудничества между нашими странами.

Советское правительство поручило мне сообщить Вам, что оно согласно на приезд в Москву г. Риббентропа 23 августа.

И. Сталин»[122].

Сначала я предложил послать в Москву не меня, а другого полномочного представителя — я подумал прежде всего о Геринге. Принимая во внимание мою деятельность в качестве посла в Англии, мои японские связи и всю мою внешнюю политику, я считал, что для миссии в Москву буду выглядеть деятелем слишком антикоммунистическим. Но фюрер настоял на том, чтобы в Москву отправился именно я, сказав, что это дело я «понимаю лучше других».

При своем отъезде я о якобы уже принятом фюрером решении напасть на Польшу ничего не знал, а также не верил в то, что он уже тогда принял его окончательно. Естественно, ставшие тем временем напряженными отношения с Польшей выдвинулись в те дни на первый план, и Адольф Гитлер уже в начале августа высказывал [итальянскому министру иностранных дел] графу Чиано желание при всех условиях решить проблему Данцига и коридора[123].

Когда я отправлялся в Москву, ни о каких военных шагах с нашей стороны речь не шла и я придерживался взгляда, что Гитлер, хотя и желает оказать сильное давление на Польшу, в конечном счете хочет разрешить эту проблему дипломатическим путем. У меня была надежда на то, что после опубликования германо-советского пакта о ненападении Англия в большей мере дистанцируется от Польши и окажется более склонной вступить в переговоры с нами.

* * *

В самолете я прежде всего вместе с [юридическим советником] Гаусом набросал проект предусмотренного пакта о ненападении. Во время обсуждения в Кремле это оказалось полезным, поскольку русские никакого текста его заранее не подготовили.

Со смешанным чувством ступил я в первый раз на московскую землю. Многие годы мы враждебно противостояли Советскому Союзу и вели друг с другом крайне острую мировоззренческую борьбу. Никто из нас никаких надежных знаний о Советском Союзе и его руководящих лицах не имел. Дипломатические сообщения из Москвы были бесцветны. А Сталин в особенности казался нам своего рода мистической личностью.

Я хорошо осознавал особую ответственность за возложенную на меня миссию, тем более что это я сам предложил фюреру предпринять попытку договориться со Сталиным. Возможен ли вообще длительный компромисс взаимных интересов?

В то же самое время английская и французская военные миссии еще вели в Москве переговоры с Кремлем о предполагаемом военном пакте. Я должен сделать все от меня зависящее, чтобы договориться с Россией. Вот какие мысли руководили мной, когда наш самолет приближался к Москве[124].

23 августа во второй половине дня, между 4 и 5 часами, мы в самолете фюрера прибыли в московский аэропорт, над которым рядом с флагом Советского Союза развевался флаг рейха. Мы были встречены нашим послом графом фон дер Шуленбургом и русским послом (в действительности первым заместителем наркома иностранных дел СССР. — Перев.) Потемкиным. Обойдя строй почетного караула советских военно-воздушных сил, который произвел на нас хорошее впечатление своим внешним видом и выправкой, мы в сопровождении русского полковника направились в здание бывшего австрийского посольства, в котором я жил в течение всего пребывания в Москве.