Чемберлен отбыл. Проходил день за днем, а положение становилось все более невыносимым. Меня посетил сначала французский, а затем английский посол, заметив при этом, что они хотели бы сообщить благоприятное известие насчет решения вопроса о Судетах. Одновременно включилась и Италия. Муссолини передал через Геринга о своей готовности выступить в качестве посредника. Он заявил по этому поводу, что Италия выбрала свое место и теперь западные державы «видят перед собой не два государства, а противостоящий им блок».

Предварительные переговоры выявили прежде всего расхождения относительно размера территории, подлежащей присоединению к Германии. Как английский, так и французский посол подчеркивали серьезное намерение своих правительств содействовать решению данной проблемы. Так дело дошло до Мюнхенской конференции.

На переговорах в Мюнхене Муссолини выразил свое согласие с ходом мыслей фюрера. Английский премьер-министр высказал определенные оговорки; он полагал, что надо бы еще раз поговорить об этом с чехами. Но Даладье счел правильным, чтобы четыре великие державы, раз они уже вообще занялись данной проблемой, приняли и решение по ней.

Эта точка зрения одержала верх, и так был подписан Мюнхенский договор[97], в котором определялось, что Судетская область должна быть присоединена к Германии.

На следующий день после завершения мюнхенских переговоров Чемберлен посетил Гитлера на его приватной квартире и с глазу на глаз попросил подписать составленное им дополнительное соглашение к Мюнхенскому договору, которое он захватил с собой. Гитлер сразу же согласился и поставил под документом свою подпись.

В этом дополнительном соглашении между Англией и Германией обе стороны договаривались о том, что договор о военно-морских флотах должен оставаться прочным как символ решимости обоих наших народов никогда не воевать друг против друга. По всем вопросам важного значения в дальнейшем между обеими странами должны вестись консультации.

Это соглашение, несомненно, разрядило напряженную атмосферу в отношениях между Англией и Германией, и можно было надеяться, что они придут к всестороннему взаимопониманию[98].

Таков был, коротко говоря, ход событий. Фюрер и я были чрезвычайно рады найденному решению. Мюнхенское решение действительно явилось событием исключительного политического значения{23}. Обвиняемый совместно со мною Шахт, решительный противник национал-социализма, неоднократно повторял в Нюрнберге, что в Мюнхене Англия «преподнесла Германии Чехословакию в качестве подарка».

На одном из допросов, которые вел мистер Киркпатрик, меня после ареста спросили, не был ли «фюрер очень огорчен» тем, что в Мюнхене удалось прийти к соглашению и тем самым он «нс получил своей войны». Ведь в Мюнхене Гитлер пообещал: в следующий раз он «сбросит господина Чемберлена с лестницы вместе с его зонтиком». Здесь можно сказать только одно: во всем этом нет ни единого слова правды! Фюрер был Мюнхеном весьма удовлетворен, и я никогда не слышал от него даже намека на что-либо иное[99].

После отъезда Чемберлена Гитлер сразу же позвонил мне по телефону и радостно сообщил: премьер-министр еще раз побывал у него и он подписал дополнительное соглашение. Я поздравил фюрера с этим, ибо, таким образом, ситуация насчет Англии «тала ясна. Во второй половине дня Гитлер на вокзале вторично выразил свою радость и удовлетворение Мюнхенским соглашением.

Все другие версии насчет моих и Адольфа Гитлера тогдашних воззрений являются вымыслом.

Велико же было наше разочарование, когда Чемберлен уже через три дня после мюнхенского заявления провозгласил в палате общин вооружение любой ценой[100]. 7 декабря 1938 г. английский государственный секретарь по делам колоний даже счел правильным своим немотивированным «нет» по вопросам колоний и подмандатных территорий обесценить мюнхенский документ и преградить имперскому правительству путь для переговоров в данной области{24}.

Одновременно английское правительство положило начало политике еще более тесной связи с Францией и даже в недвусмысленной форме призвало США присоединиться к коалиции против Германии. Вновь принятый курс британской политики был совершенно явно направлен на окружение Германии. Еще до включения остаточной Чехии (в виде германского протектората Богемия и Моравия. — Перев.) в Англии стал шириться военный психоз. В Лондоне систематически выискивали на европейском политическом горизонте любые возможности антигерманских союзов. Произошло то, что предсказывал Черчилль в 1937 г. По мнению Британии, Германия стала слишком сильна, и ее надо было снова разбить.

Однако что касается Франции, то в конце того же года казалось, что в вопросе германо-французского взаимопонимания сделан дальнейший шаг. В декабре 1938 г. я съездил в Париж и вместе с министром иностранных дел Боннэ подписал германо-французское заявление о ненападении, которое предполагало незаинтересованность Франции в своей системе восточных пактов. Заключение этого германо-французского соглашения я воспринял как высшую точку моих многолетних усилий по установлению взаимопонимания между нашими обеими странами.

* * *

Положение в Чехословакии после отделения Судетской области отнюдь не прояснилось и продолжало оставаться трудным. Другие проживающие в этом государстве национальности тоже стремились к автономии и, более того, к самостоятельности.

Д-р Тисо[101] уже 6 октября 1938 г. сформировал в Прессбурге [Братислава] автономное словацкое правительство, которое было признано пражским центральным правительством под непосредственным впечатлением Мюнхенского соглашения четырех держав. Вскоре автономное правительство, также признанное Прагой, было образовано и в Карпатской Украине.

В Мюнхенском соглашении содержалась статья, согласно которой целостность остаточной Чехословакии должна была гарантироваться лишь после решения вопроса о польском и венгерском национальных меньшинствах.

Хотя Польша непосредственно после Мюнхенского соглашения своим ультиматумом пражскому правительству сразу добилась отделения требуемых ею областей, между Чехословакией и Венгрией насчет тех областей, на которые претендовал Будапешт, договоренности достигнуто не было. Тем самым предусмотренное для Чехословакии заявление о гарантии задерживалось. В действительности же оно не было сделано и впоследствии, когда Венский арбитраж принял решение об отделении от Чехословакии тех ее областей, которые прежде принадлежали Венгрии и были оторваны от последней на основании Трианонского договора[102].

Положение в остаточной Чехословакии становилось тогда трудным не в последнюю очередь и потому, что уцелевшее государственное образование лишилось своих экономически важных частей, а также и потому, что Словакия энергично стремилась полностью избавиться от уз своей политической принадлежности к Праге. Уже в феврале 1939 г. лидер словаков профессор Тука — без участия в этом германской стороны — обратился к Адольфу Гитлеру и во время состоявшейся по его просьбе беседы заявил, что дальнейшая совместная жизнь словаков и чехов в одном государстве невозможна как экономически, так и морально. Тука сказал дословно следующее: «Я отдаю судьбу моего народа в ваши руки, мой фюрер; мой народ ожидает от вас своего полного освобождения».

Ведшиеся в последующие недели переговоры между Прагой и Братиславой протекали безрезультатно. 11 марта под влиянием Праги