полностью подготовленным и уверенным в своей задаче. Мне не терпится принять участие в кампании, которую вы ведёте по всему миру, чтобы стереть последние следы этого себялюбивого прогнившего общества, которое проклято навечно.

Эту кампанию я должен вести в своей стране, среди своего народа и своего класса. Если бы вы освободили меня, это показалось бы подозрительным многим моим товарищам и моему собственному правительству. Однако, сбежав, я смогу действовать совершенно свободно. Если бы было иначе, стал бы я писать вам сейчас?

Два моих товарища, Орсини и Леруа, также разделяют мои взгляды.

Я убеждён, что однажды мы встретимся снова и бок о бок, братски объединившись, будем работать вместе в Париже, центре нашей общей культуры, чтобы создать тот мир надежды и мира, ради которого вы жертвуете своей жизнью и не только.

Позвольте поблагодарить вас, месье, за то, что вы сделали из меня нового человека. Благодаря вашим наставлениям и вашему примеру я, в свою очередь, смогу преодолевать и побеждать.

Ив Марендель

Борец за Мир

Группами по трое они пробрались к реке через подлесок, достали рис из тайника и распределили приготовленные свёртки. Несколько человек нырнули и вытащили плоты. Река бушевала и затопляла джунгли.

— Увидимся в Париже, — сказал Орсини.

— Или в аду, — сказал Жюв.

Они оседлали свои плоты и с большим трудом выбрались на середину реки. Течение уносило их вниз одного за другим.

Внезапно дождь прекратился. Темнота побледнела, как чернила, разбавленные водой, и на небе появилась вечерняя звезда. Они промокли до нитки и начали дрожать от холода.

— У тебя есть жена? — спросил Марендель у Орсини.

— Нет, но собираюсь найти, да не одну, а целую кучу.

— А как насчёт тебя, Леруа?

— Старая подружка в Безье.

— Мою жену зовут Жанин, — торжественно заявил Марендель. — Она очень молода, очень красива, и ей пришлось долго ждать.

В первую ночь они преодолели шестьдесят километров, но один из плотов, где был капитан Жюв, перевернулся. Троим мужчинам удалось доплыть до берега, но на рассвете они наткнулись на патруль Вьетминя. Они бросились бежать, и бо-дои открыли огонь. Один пленный был убит, другой ранен, а Жюв сдался. Вьеты прикончили раненого и заставили Жюва опуститься на колени на илистый берег. Капрал, возглавлявший патруль, всадил ему пулю в голову и опрокинул тело ногой в стремнину, которая быстро унесла его.

На порогах Сонг-Гам второй плот разбился о скалу. Лианы, удерживающие бамбук вместе, лопнули. Двое пленных утонули, а третий, лейтенант Милле, был спасён рыбаками и передан Вьетминю. Местный командир, дожидаясь указаний на счёт пленного, привязал его голым к муравейнику, чтобы наказать. Всю ночь напролёт Милле умолял прикончить его. На следующее утро его отвезли обратно в лагерь, где народный трибунал приговорил его к девяти месяцам одиночного заключения за предательство доверия вьетнамского народа.

Третий плот несколько раз перевернулся. Рис упал в воду. Умирая от голода, трое пленных сдались коммунистам. Их привезли обратно в лагерь, судили и приговорили к шести месяцам одиночного заключения.

Камеры были скорее бамбуковыми клетками с открывающимся верхом. Они были слишком малы, чтобы заключённый мог двигаться. Раз в день бо-дои приносил ему крошечное количество еды, а всё остальное время он томился и гнил во влажной жаре и одиночестве, преследуемый воспоминаниями.

Три лейтенанта на четвёртом плоту продержались две недели. Они забыли, сколько раз их судно переворачивалось вверх тормашками. Поедаемые заживо москитами, вынужденные питаться сырым рисом, дрожащие от холода и лихорадки, с судорогами и болью в конечностях, они частенько доходили до предела человеческой выносливости. Но каждый раз, в последний момент, цеплялись за жизнь — Орсини и Леруа благодаря ненависти, а Марендель благодаря любви.

Позже Орсини и Леруа были изумлены, осознав, что в этой жалкой и достойной восхищения попытке они всё-таки смогли, после трёх лет плена, собрать достаточно сил и мужества для совершения одного из тех невозможных подвигов, которые придают человеку его величие, и что в то же время они освободились от своей ненависти.

Любовь Маренделя к Жанин, напротив, набрала новую силу, потому что теперь он отождествлял жену со всем, что было в нём лучшего: его выносливостью, его мужеством, его отказом сдаться и умереть.

Утром пятнадцатого дня, плывя вниз по Светлой реке, они увидели пост Дуонгтхо, его квадратную зубчатую башню и передний двор из земли и досок.

— Мы сделали это, мы на территории, которую контролирует Франция, — сказал Леруа, который когда-то находился в тамошнем гарнизоне шесть месяцев.

— Это Дуонгтхо, — сказал Марендель. — Мы спустились гораздо ниже, чем думали. Ещё три дня, и мы должны были добраться до Ханоя. Нам просто нужно будет спрыгнуть с плота, чтобы отправиться прямо в «Нормандию» выпить. Это одна из тех счастливых случайностей, о которых вы читали в газетах.

Они наскребли достаточно сил, чтобы высадиться на берег, но пришлось больше получаса лежать, растянувшись в траве, прежде чем они смогли пошевелить сведёнными судорогой руками и ногами.

— Где французский флаг, — спросил Марендель с внезапной тревогой.

В сером свете, под свинцовым небом, он не мог разглядеть ничего реющего над башней.

— Они ещё не подняли флаг, — сказал Орсини. — Пост держат колониальные войска, ты их знаешь, они себя не утруждают. Тут, неподалёку от Ханоя, всё спокойно и вьетов нет.

— Пошли, — сказал Леруа. — Позади есть тропинка, ведущая к посту. Нам лучше держаться её, они могли заложить парочку мин.

Дуонгтхо только что эвакуировали, и троих пленных у входа на пост встретили несколько бо-дои. Их было с десяток, они рылись в хламе, оставленном французами, переворачивая штыками пустые банки, деревянные и картонные ящики.

У офицеров не хватило сил бежать. Они просто привалились к стенам переднего двора и крепко заснули. Слишком велика была их усталость для злости и разочарования.

Через некоторое время, когда солнце начало опускаться за реку, пришёл офицер и разбудил их. Он записал их имена и звание и не слишком жестоко связал друг с другом.

Утром их освободили от оков. Ночью пришёл приказ хорошо с ними обращаться. Им дали тот же паёк, что и солдатам, разрешили отдохнуть, а на следующий день отправили под конвоем обратно в Лагерь № 1.

Они шли не торопясь три недели — вскоре у них завязались приятельские отношения с вьетами, которые, казалось, не спешили возвращаться в лагерь. Они закрывали глаза на воровство ту-би и делились с ними своими припасами.

Пленные прибыли в Лагерь № 1 после наступления темноты и были незамедлительно заперты в камерах. На следующее утро послали за Маренделем.