— Три пригоршни. С ними в резерве будет сорок кило. Нам потребуется в четыре раза больше.

— Милле?

— Я достану тесак завтра. Мань хочет за него литр тёума и пару кур.

— Орсини?

— Я стащил пару брюк, из них можно сделать мешок. Это были брюки Менара, и он стал что-то подозревать. Поэтому я набросился на него и в присутствии бо-дои обвинил, что он ведёт двойную игру и никто иной как переодетый империалист.

— Не переусердствуй.

— Мне, — сказал Менсан, — удалось избавить одного бо-дои от зажигалки.

— Ты подготовил свою самокритику?

— Я просто не могу придумать больше преступлений, в которых можно было бы себя обвинить.

— Используй воображение — ты должен заменить Потена в должности ответственного за склад до начала сезона дождей. Я работал над Метеором последние две недели, но главный инспектор настороже. Отныне мы будем работать в четырёх командах по три человека — каждая команда построит собственный плот. Тесак будем брать по очереди.

— У меня есть карта, — сказал Жюв, — ну или скорее прорись на клочке бумажки. Они позволили мне взглянуть на брошюрку о зверствах французов, и там была карта Тонкина. Я сделал копию.

— И что?

— Ты понимаешь, умник, во что мы ввязываемся? Больше четырёхсот километров привязанные к бамбуковым плотам — сначала река у лагеря в полном разливе, потом Сонг-Гам с её водопадами и порогами возле Тхосона. Этого хватит, чтобы утопить нас двадцать раз. Мы увидим Светлую реку в Бинька, где вьеты разместились на всех островках. Это сто к одному, тысяча к одному, что всё пройдёт благополучно.

— Ты знаешь способ получше? Можешь представить как мы босиком маршируем по джунглям?

— Нет.

— Ну так что? Ты хочешь умереть здесь, до конца исполняя марксисткие обезьяньи трюки? Тем более, что ты не слишком-то способен к этому.

Орсини с жаром вмешался:

— Мы договорились раз и навсегда. Патрон тут — Марендель, и мы придерживаемся его плана.

— Эта война когда-нибудь обязательно закончится, — запротестовал Жюв.

— Ты сам этому не веришь. Неужели ты думаешь, что Франция сдаст назад из-за этих маленьких ублюдков? Если мы будем сидеть здесь, всё, что нам остаётся — стать предателями как Менар или, ещё лучше, коммуняками как Потен. Я предпочитаю сдохнуть.

В следующем месяце Менсан сменил Потена на посту ответственного за склад. Коммунист, убедительно доказавший свою честность, не протестовал, хотя Марендель донёс на него коменданту лагеря за кражу риса для себя и своих друзей. Леруа счёл нужным извиниться:

— Понимаешь…

— Думаю, понимаю, — коротко ответил Потен.

Он, сгорбившись, ушёл. Он бы всё отдал, чтобы стать одним из них, чтобы разделить с ними ту новую силу, которую они внезапно обрели, готовясь к побегу, и благодаря которой стали хозяевами лагеря.

Так возникла политическая фикция лагеря. Вьетминь знал только ревностных или упрямых пленных, которые либо неуверенными шагами продвигались по пути перевоспитания или, наоборот, стремительно прорывались вперёд. Но в тени уже су-ществовало своего рода тайное коллективное правительство, что расписывало роли, которые каждый человек должен был играть в гигантском фарсе, подготовленном для Голоса и лагерной охраны.

Изначально это состояние ума было бессознательным и невыраженным. Именно Марендель и его группа, готовя свой побег, придали ему сплочённую и конкретную форму. Когда их поймали, политическая фикция стала всеобщей. С хитроумной и терпеливой настойчивостью заключённых офицерам Лагеря № 1 удавалось придать двойной смысл каждому жесту и каждому слову, каждый миг высмеивать свою охрану, их идеи и убеждения и всё время их обманывать, сохраняя при этом крайне серьёзный вид.

Снова открыв для себя смех, пленные ухитрились приотворить таинственные врата того кафкианского ада, в который были погружены. Само собой, они оставались пленниками, но та их часть, которую вьетминьцы так стремились поработить, всё, что не было чисто физическим, вырвалось на свободу, и на этот раз смех был эффективнее бамбуковых плотов.

Ибо попытка побега закончилась полным провалом.

Зарядили дожди. Уровень реки больше не понижался в промежутке между бурями, и её мутные воды пенились от коряг. Четыре плота были готовы и, утяжелённые камнями, лежали на дне реки. Они были грубо связаны из бамбуковых палок, скреплённых лианами, которые уже начали гнить в воде. На самом деле эти плоты представляли собой всего лишь толстые брёвна длиной от пятнадцати до двадцати футов, на которых офицеры планировали сидеть верхом, как на лошадях. Доски протыкали плоты с обоих концов, чтобы те не перевернулись в воде. Для управления они соорудили несколько неуклюжих вёсел. Опробованные несколько раз плоты почти полностью погружались в воду, так что им приходилось нести продовольствие на шее. Каждая команда была оснащена двадцатью килограммами риса и консервной жестянкой, полной соли, но этой еды было далеко не достаточно.

С карты Жюва сделали четыре копии. Каждый пленный предоставил всю возможную информацию о местности, которую необходимо было пересечь, и эта информация была занесена на карты.

— Самоубийственная затея, — настаивал Жюв.

* * *

— Сегодня вечером или никогда, — объявил Марендель однажды утром. — Завтра организуют общий обыск, поэтому нам придётся убраться раньше. Этот сучий сын главный инспектор глаз с нас не сводит. Он что-то хитрит, эта крыса. Грязный ня-куэ глухой ко всякой диалектике.

Они отправились на обучение, которое проходило каждый вечер в пять часов. Ежедневная гроза разразилась после ужина около семи часов. Ливень заглушил все прочие звуки и отрезал хижины друг от друга. Это время они выбрали для побега.

Ранее Марендель передал Трезелю, «кюре», письмо, адресованное Голосу, с наказом оставить его снаружи лагерного кабинета, но не раньше следующего утра.

— Что всё это значит? — спросил осмотрительный бретонец, который никогда не понимал сложный характер Маренделя.

— Не задавай слишком много вопросов. Я собираюсь сбежать отсюда… Но принимаю некоторые меры предосторожности. Другими словами, пристёгиваю «запаску»[55].

Письмо было написано карандашом на бамбуковой бумаге, и иезуиты из монастыря-интерната Святого Франциска Сальского в Эвре, где воспитывался Марендель, гордились бы своим учеником.

Демократическая Республика Вьетнам

Лагерь № 1

Месье,

Когда вы прочтёте эти строки, я покину Лагерь № 1 в надежде добраться до Ханоя или Франции. Полагаю, что вы будете разочарованы и подумаете, что я вернулся к своим прежним ошибкам. Я хочу оправдаться в ваших глазах, потому что мне нужна ваша моральная поддержка, если я хочу продолжать борьбу за мир во всём мире. За тридцать месяцев, которые я провёл в вашем лагере, вы заставили меня понять не только то, в чём заключается мой долг, но и то, что звание борца за мир должно быть заслужено. Теперь я чувствую себя