я оказался именно здесь, в заново созданном замке Джонатана Парда? Почему я вообще снова оказался в нейронете после выстрела Хитрого Фила? Почему время в субреальности идет намного быстрее, чем в объективной реальности? Во всех ли субреальностях оно идет одинаково? Если Хитрый Фил находится одновременно здесь и в объективной реальности, то как он воспринимает это время? Может быть, именно по этой причине он стал сумасшедшим? И главные два вопроса. Первый: как мне найти здесь кейс администратора? Второй: кто из моих друзей на самом деле — маска искусственного интеллекта нейронета? Эти два вопроса мне нужно было решить без помощи остальных.

Первым делом я предположил, что если человек входит в нейронет, все предметы, которыми он обладал в момент входа, остаются при нём. Свидетельством этому была моя одежда, часы, письмо и два жестких диска. Письмо я перечитал снова, оно не изменилось. Но что, если нейронет воссоздал его текст на основе моей собственной памяти? Я ведь знал текст письма, потому что читал его раньше. Но при этом содержимое двух жестких дисков не было мне известно. Означает ли это, что нейронет воссоздаст их точные копии с той же информацией, которая на них была? Откуда сам интеллект нейронета может знать эту информацию, если я никогда не просматривал содержимое дисков?

А были ли вообще эти диски в реальности? Я нашел их в больнице, которая, скорее всего, была частью чьей-то субреальности. Может быть, они никогда и не существовали за пределами нейронета? Я пытался вспомнить, были ли они при мне, когда я находился в небоскребе «Biotronics» и на улице, но, к сожалению, не мог. С другой стороны, если эти диски принадлежат нейронету, а не объективной реальности, то в нейронете должно храниться и их содержимое! При первой же возможности нужно материализовать компьютер, вставить в него диски и просмотреть, есть ли на них какая-либо информация!

— Так что теперь, Николас? — спросила Птица, прервав мои размышления. — Какой у нас план?

— Для начала мне нужно рассказать вам свою историю…

Я рассказал все точно так же, как рассказывал это Джонатану, не упоминая о письме и кейсе администратора. Эдик и Птица часто прерывали мой рассказ вопросами. Лиза молчала. Я вспомнил, как она вела себя там, в больнице, где искренне считала меня ее отцом. Сейчас она была совсем другой. Девочка-придумок, которую я когда-то спасал от маньяка, а затем от людоеда. Я поймал себя на мысли, что убеждаю себя в том, что Лиза здесь — просто плод моего воображения, в отличие от настоящей Лизы. Если это мое подсознание создало в нейронете копию моей дочери, то, может быть, в нейронете есть и другие следы моего прошлого? Можно ли по ним восстановить мою память полностью?

Вопросов ко мне возникло много. Птица постоянно интересовалась деталями. Не знаю, почему ей так интересно было, какого цвета был мяч, который бросил в меня Фил в хранилище, какой высоты были потолки в больничных палатах, каков был диаметр прутьев решетки в подвале. Я не всегда мог вспомнить все эти мелочи, и, в конце концов, после очередного вопроса я не выдержал:

— Да какая разница, какого размера был лифт в небоскребе? Это что, каким-то образом влияет на суть моего рассказа? Зачем мне было запоминать все эти мелкие, бесполезные детали?

Птица посмотрела на меня ошарашенно своими человеческими глазами. Я не хотел ее обидеть, но вопросы, которыми она постоянно перебивала меня, действительно раздражали.

— Птица, не сердись! Он не со зла! — осторожно сказал Эдик. — Он же просто не знает, его тут десять лет не было.

— Чего именно я не знаю? — спросил я.

— Благодаря своим путешествиям и феноменальной памяти, Птица обладает подробнейшей информацией обо всех субреальностях. — ответил Эдик. — Самой подробной, по сравнению со всеми известными нам другими путешественниками. И в самых мельчайших деталях. Уточняя эти детали, она может точно определить нужную субреальность и место в ней, где могли происходить те или иные события.

— Вот оно как!

Интересная способность для человека! Если, конечно, эта Птица является человеком, а не целью, которую я должен уничтожить. Слишком уж подозрительным для меня было такое ориентирование в субреальностях. И появилась она в нашей команде как раз тогда, когда меня не было, и во время моего отсутствия быстро завоевала доверие остальных. Эдик назвал Птицу правой рукой Джонатана, это многого стоит.

Я продолжил рассказ, стараясь отвечать на вопросы Птицы. Эдик тоже задавал много вопросов, и воспринимал мое повествование очень эмоционально, особенно когда я рассказывал о том, как выбирался из подвала.

— Я вот только не понимаю. Лиза, ты что, и правда дочка Ника? Ой, то есть господина Вильфрида? — спросил Эдик.

— Я не помню своих родителей. — Лиза покраснела и посмотрела в пол. — Но я была бы рада, если бы это было так.

Моя история еще не была закончена, и я продолжил. Но одна мысль закралась в мое сознание в этот момент: что, если Лиза из субреальности действительно моя дочь, но ее память была потеряна так же, как и моя?

Когда мой рассказ был окончен, наступило долгое молчание. Все смотрели на меня, но никто не говорил ни слова. В конце концов, Птица решилась нарушить тишину:

— Значит, ты убил Джонатана, чтобы он отправился в объективную реальность спасти твою жизнь?

Не было смысла скрывать то, о чем она так легко догадалась.

— Да, это так. Он сам попросил меня об этом.

— На него это похоже! — сказал Эдик.

— Может, пришло время рассказать ваши новости? Меня здесь, оказывается, десять лет не было, так что я хотел бы знать обо всем, прежде чем планировать наши дальнейшие действия.

— Даже не знаю, с чего начать! — Эдик почесал затылок.

— Может, я расскажу про устройство субреальностей и про карту, которую мы создали? — спросила Птица.

— Это было бы интересно! — ответил я.

Рассказ Птицы был долгим, и теперь пришла моя очередь задавать вопросы. Первое, что я узнал, удивило меня больше всего: предположение о том, что большинство населения нейронета создает небольшие замкнутые мирки-острова, где занимается удовлетворением своих простейших потребностей, оказалось неверным. Куда больше пользователей нейронета, похоже, не обладали фантазией вообще. Даже получив безграничные возможности творения, они всего лишь воссоздали в своих субреальностях собственную повседневную жизнь, разве что добавив туда незначительные улучшения: повышение на работе, новую квартиру или машину, отсутствие долгов по кредитам. Пересечение этих субреальностей превратилось в огромный искусственный мир, в котором не было ни одного руководящего творца. Птица называла его «Ложной Землёй». Рано или поздно все подключенные к нейронету люди, не обладающие яркой фантазией и смелостью творить новое, находили свое место здесь. Этот мир был, на мой взгляд, наиболее абсурдным из всех. Когда Птица рассказала о том, что в нем даже присутствуют свои нищие и бездомные, я не мог ей поверить:

— Хорошо, допустим, они лишены фантазии начисто, я еще могу в это поверить! Но что им мешает просто перестать быть бездомными? Ведь им достаточно просто представить себе своё собственное жилье, и нейронет тут же материализует эту простую мысль!

— Самые смелые мечты этих людей — это мечты о горячем бутерброде или свободной скамейке в парке, где их не задержит полиция за бродяжничество, — ответила Птица. — Они уже не способны мыслить иначе, боятся даже в мечтах позволить себе что-то большее. Потому остаются в том же положении даже в мире неограниченных, хоть и иллюзорных, возможностей. Такое вот у них мышление. Если мы отключим этих людей от нейронета, они даже не заметят разницы.

— На Ложной Земле у нас нет союзников, — добавил Эдик. — Как на Архипелаге Наслаждений.

О том, что такое «Архипелаг Наслаждений», я догадался и без подсказок. Ребята не теряли времени зря, благодаря их усилиям нейронет