дулом пистолета. И теперь в ее рассказе она была в шаге от того, чтобы провалить анализ на наркотики в том самом центре, куда и сбежала от мужа. Ситуация ухудшилась, когда были получены результаты анализа, оказавшиеся, разумеется, положительными.

— Они смотрели на меня так, будто я представляю опасность для собственных детей. Да, я совершила ошибку, но я люблю детей больше собственной жизни.

— Таким образом, провальный результат анализа означал, что вы теряете право опеки над детьми?

Она кивнула. Слезы полились из ее глаз, она уткнулась носом в платок.

— Когда я была в Юте, я подала в суд иск об определении места жительства детей, мое ограничение в правах заканчивалось в декабре. Предполагалось, что я приду на судебное разбирательство, что я твердо намеревалась сделать, однако боялась, что в этом случае мой муж найдет меня и детей.

— Подождите, — сказал я. — Так вы были в бегах? — Она снова кивнула. — Значит, возвращение в Солт-Лейк-Сити, чтобы бороться за право растить своих детей, было для вас большим риском.

Она продолжила: «Я позвонила моей маме и сказала ей, ну, вы знаете, что говорят в подобных случаях… Сказала, что мне была очень нужна ее помощь. Она предложила мне вернуться в Иллинойс, подождать, пока мое ограничение в правах будет снято, а потом она помогла бы мне найти грамотного адвоката. Она сказала мне, что из Юты не придут и не заберут детей из-за того, что я не явилась на суд, потому что я сделаю все, что нужно, в Иллинойсе. Я поверила ей, она ведь моя мама, понимаете. Она сказала, что позвонит, кому нужно, что все проверит и т. д., и я поверила ей.

Во вторник вечером они пришли и забрали моих детей. Мои дети были отосланы обратно, в Юту. Они были отосланы в Юту, потому что я не явилась на суд и не ответила на судебный вызов. Если я не явлюсь в Юту к следующему вторнику, мои дети застрянут в системе, потому что они собираются тщательно следить за ситуацией и говорят, что я не прилагаю достаточных усилий».

Снаружи поезда чистое голубое небо Гейлсберга стало темнеть, затягиваясь густой и темной туманной дымкой. Ночь окутала поезд, как будто рассказ Кристины призвал тьму. Мы поговорили еще несколько минут, и она предложила мне батончик гранолы, вытащив его из сумочки. Мы грызли гранолу в полной тишине, через некоторое время я заметил, что Кристина наконец засыпает.

Настало время и мне попытаться заснуть. Однако у юной лесбийской пары, сидевшей напротив меня, имелись на этот счет другие планы. Они начали свое путешествие в Нью-Йорке, чтобы вместе начать новую жизнь, и оттуда же на поезде они понеслись в Сан-Франциско, где их ждал мир, полный блаженной романтики и любви на берегу океана. К сожалению, я чувствовал, что, судя по их постоянным ссорам, их шансы счастливо зажить в браке таковы же, как мои — стать нигерийским пастухом овец. Конечно, у меня и в мыслях нет принижать достоинство нигерийских пастухов. Просто я для этого не создан. Война разразилась в тот момент, когда я уже оставил всякие попытки уснуть.

— Ты — хренова лживая сучка, — прошипела блондинка.

— Что ты мне сказала?

— Еще и глухая. Почему ты не рассказывала мне этого раньше?

— Ты меня и не спрашивала. И, вообще, не твое дело.

Похоже, ссора возникла из-за того, что кто-то из них имел «опыт» с молодым человеком за несколько лет до их знакомства. Тема разговора несколько не вписывалась в рамки приличия.

— Это не мое дела? Тогда чье же это дело?

Кажется, все немного выходило из-под контроля. В прямом смысле. По купе полетела еда.

— Я даже не знаю, зачем я еду куда-то с тобой! — завопила блондинка как раз перед тем, как сандвич взвился в воздух.

— Да я тебя сейчас просто убью!

— Чем, сандвичем?

Полеты продуктов были только началом. Теперь рвались волосы, и ногти пытались впиться в глаза.

Как я уже говорил, я — пацифист. Но иногда вам просто приходится бросаться в гущу лесбийского сражения. Я втиснулся между ними и призвал их обеих к спокойствию.

— Леди, пожалуйста! Еще немного, и вас ссадят с поезда!

— Да я собираюсь убить ее нахрен!

— Нет, вы собираетесь случайно убить меня. И это очень расстроит мою маму. Вы же не хотите расстраивать мою маму?

Она расслабилась, что я принял за отрицательный ответ. Один из пассажиров предложил девушке поменяться с ним местами, что позволило бы разделить враждующие стороны в пространстве. Атмосфера в нашем вагоне была наэлектризована, и, чтобы разрядить ее, я пригласил одну из девушек пойти со мной в вагон-ресторан, где она могла бы утопить свое горе в виски. Я сидел рядом с блондинкой и выслушивал ее горькие рассказы о крушении надежд. Примерно через 30 минут они, похоже, успокоились достаточно для того, чтобы быть рядом друг с другом, не пытаясь затеять драку. Я вернулся на свое место, неустанно следя за установившимся напротив хрупким миром и распрощавшись со всеми мечтами о карьере семейного психолога, если таковые когда-нибудь и имел.

Все же мне удалось пару часов поспать, а когда я проснулся, то был удивлен тем, что обе лесбиянки снова были нежны друг с другом, и дальше все текло как по маслу. Как раз перед наступлением полдня поезд наконец доехал до Денвера, примерно через 16 часов после того, как я покинул Гейлсберг. Я попрощался с Кристиной и проследил взглядом за тем, как она удаляется, сгорбившись под тяжестью ожидания тяжелых испытаний, с которыми ей суждено было встретиться в Солт-Лейк-Сити. Я небрежно помахал рукой вслед двум моим подругам-лесбиянкам, уходившим от главного вокзала вниз по улице, и развернулся в сторону ближайшего бара, работавшего в ранние часы. Великодушная Джулия снабдила меня номером телефона своего друга, которого звали Том, поэтому я решил сначала позвонить ему и узнать, не может ли он мне помочь.

Телефон Тома не отвечал. Я подождал 30 минут, прежде чем снова набрать его номер, но вновь не получил ответа.

Что же делать? На несколько часов я завис в баре, болтая с местными, которые уходили и приходили, пили, смеялись, разговаривали друг с другом, стучали друг друга по плечам. Не самый плохой способ для меня провести день, даже если я и мог себе позволить заказывать лишь содовую.

В последний раз я позвонил Тому уже ближе к вечеру, и, к счастью, на этот раз он взял трубку. Я пустился в объяснения по поводу того, кто я такой