Смирение.

В кухню заходит Виктор. По испуганным глазам старика Наталья Михайловна понимает, что у того сегодня не лучший день. А значит, не надо приставать с разговорами, пусть успокоится, сориентируется, вспомнит.

Если сможет.

Она берет чашку заваренного для себя чая, аккуратно ставит на стол перед всполошившимся Виктором Николаевичем, ласково улыбается другу: тише-тише, давайте-ка проснемся сначала, пейте горяченькое, мой дорогой.

Забавно, что лишь на исходе этой пестрой карусели ты поняла, как сильно любишь одного-единственного человека. Конечно, она любит Виктора. И всегда любила: девочкой-пацанкой, честолюбивой девушкой, волевой женщиной… И сейчас. Особенно сейчас.

Однолюбка. В семнадцать лет ты не поверила в реальность этого слова.

Ну как? Расплатилась?

Однолюбка…

Сын – наверняка той же верной породы. Впрочем, разве узнать теперь?

Наталья Михайловна одергивает себя жестко, зло. Да как она посмела так подумать? Будущее сына – впереди. Нельзя отчаиваться, нельзя сдаваться. Да, пока сдвигов мало, да, слабый ответ на гомеопатию, да, к четвертому месяцу у нас (все так же) нулевой баланс.

Ты – мать. А значит, надейся! На чудо – уповай.

Посмотри на невестку, вот кто оказался настоящим бойцом.

Как смешно их гордячка-Катя злилась вчера на этого ни в чем, в общем-то, не повинного мужика, отельера-богача! Просто мини-фурия в теле сорокапятикилограммовой женщины. Смешная. Нашла из-за чего беситься – из-за пузатой коровы.

Глупая.

Смотреть на это, если честно, страшно, и вовсе не из-за Катюшиного гнева. Андрей самозабвенно помогает Катиной семье – сам не знает почему. А Катя не может себе объяснить, за что постоянно злится на Андрея.

Ходят кругами вокруг истины. Боже, пожалуйста, пусть не дойдут!

Вчера вечером Костя разложил на столе шахматную доску, играл сам с собой. Поодаль, в старом кресле сидела Катя, привычно сплетала-сжимала-ломала тонкие пальцы. Каждые пять минут кто-нибудь из них бросал быстрый взгляд в окно. Ее драгоценные несчастные дети.

Разбухающая влажная вата теснит грудную клетку Натальи Михайловны – не выдохнуть, не шевельнуться; набатом колотится в висках пульс. Переждать, вот сейчас вот, потерпи, присядь: просто медленно вдыхай, расслабь плечи, оно откатит. Должно откатить. Видишь, а ты боялась. Еще не время, пока нет.

Наталья Михайловна стирает выступившие на лбу крошечные дождинки пота, воровато оглядывается по сторонам: никто не видел? Возле ног топчется Пегая, тревожно заглядывает в лицо. Наталья Михайловна берет со стола яблоко и протягивает овчарке: не выдавай меня, ладно?

Собака громко хрустит фруктом, разбрызгивая по сторонам свежий одуряющий запах антоновки. Брыли Пегой морщатся, нос собирается гармошкой. Кисло. Но взятку съедает до конца, вместе с сердцевиной. Не выдаст.

С каждым днем Наталье Михайловне все сложнее скрывать от родных, что силы у нее заканчиваются…

– Извините, пожалуйста. Я, наверное, засиделся. Пора мне домой.

Виктор Николаевич растерянно топчется возле окна, он дезориентирован и отчаянно пытается это замаскировать.

– Виктор, милый. Давайте во двор выйдем, подышим. Солнце припекает, будто летом, даже снег подтапливает. Смотрите, какая красотища! Пойдемте, друг мой.

Старик улыбается благодарно, доверчиво берет ее под локоть. На свежем воздухе ему обязательно станет лучше, в этом Наталья Михайловна убеждалась уже не раз.

Медленно, поддерживая друг друга, они выходят из дома. Крепкая скамейка у порога – йог Олег сколотил. Святой парень. Наталья Михайловна косится на Виктора Николаевича: глаза старика подозрительно блестят. Впрочем, на улице ветрено.

Беда ее – не беда: подумаешь, сил все меньше. Это лишь физика. Гораздо страшнее любимому – из него утекает личность. Не-у-мо-ли-мо.

– Наташа, милая, а расскажите про вашего пациента? Пасечника? Как он? Выздоровел полностью?

Удивительное дело, Виктор Николаевич интересуется самочувствием Арсения по несколько раз на дню. Может забыть, как дойти до своей спальни, может перепутать дни недели, может даже забыть ее имя (как десять минут назад, на кухне), но про пасечника спрашивает исправно. Необъяснимая забота о малознакомом, в общем-то, человеке. Хотя они тут в Лисичкино все, конечно, знакомы, так или иначе.

Они, они… Я сама – они. Всю жизнь чувствовала, что ветер, спускающийся с Лисьего холма, – лишь он – задает вектор всей жизни…

Наталье Михайловне вдруг отчетливо вспоминается знойный июньский день из далекого прошлого. Ей было лет двенадцать-тринадцать. Их с Витькой главной игрой в то лето были казаки-разбойники. Правила они модифицировали под себя – бегали и прятались чаще всего друг от друга. В очередной раз скрываясь от Витьки, Наташа умудрилась забраться почти на самую вершину Лисьего холма. Задыхаясь от быстрого подъема (или восторга?), она стояла на обрыве и разглядывала раскинувшиеся за рекой лисичкинские луга. Мир внизу казался нереальным: мерцал радужной рябью – прекрасная галлюцинация. И в то же время Наташа каждой клеткой тела чувствовала, что для нее лишь эти луга, лес и река имеют значение. Они были Наташиной частью, а Наташа – их воплощением.

В эту секунду ты услышала шорох за спиной? Да?

Наташа оглянулась: огненно-рыжий зверь проворно скрылся в кустах.

Чуть ли не кубарем Наташа скатилась с холма, с размаху влетела в Витькину спину: я видела, Витька, видела нашу Лису, видела на холме, веришь? Скорее всего, Витька не поверил тогда – Наташка была известной фантазеркой. Но он преданно улыбался подруге, с нежностью всматриваясь в ее возбужденное лицо.

Зачем. Она. Уехала. От них?

– Наташенька, вы где?

– Замечталась.

– Вспомнили что-то? У вас такое лицо радостное было.

– Да. Вспомнила. Один очень хороший день. Из детства. Виктор, простите, я же вам так и не ответила про пасечника. Я была у Арсения вчера. У него совершенно прекрасно все. Потешный такой мужичок, помешан на своих пчелах. Я даю ему препарат страховочный. Придется нам победить его аллергию, раз он не собирается отказываться от аллергенов.

– Спасибо, Наташенька.

За что он ее поблагодарил сейчас? За ответ или за лечение пасечника?

– Да что вы, Виктор. Это пока еще моя работа – лечить.

Вчера, по дороге к пасечнику, Наталья Михайловна сделала небольшой крюк, чтобы, наконец, заглянуть к Виктории – давно хотела задать продавщице пару вопросов про детство ее сына.

На протяжении уже нескольких недель Наталья Михайловна размышляет над особенностями отставания Антона.

С одной стороны, очевидно, что у молодого человека геномная патология: на это указывает множество фактов, конституционные особенности среди них. Значит, рассчитывать на лечебный эффект от гомеопатии не имеет смысла. С другой стороны, интуиция подсказывает Наталье Михайловне, что, помимо хромосомного нарушения, здесь есть что-то еще, что-то не связанное с генетикой, но при этом значительно усугубляющее состояние парня. А вот с этим (возможно, Вика и подскажет, с чем) уже можно было бы начать работу. Причем желательно поторопиться.

С Викторией ей встретиться не удалось – магазин оказался закрыт на обед, стучаться Наталья Михайловна не решилась, побоялась беспокоить не вовремя. Помявшись на пороге, она хотела было продолжать путь к Арсению, но тут из-за угла магазина вышла незнакомая худенькая женщина лет пятидесяти, поздоровалась