– Не пытайся уклониться. – Рухи подвинулась ближе, на расстояние вытянутой руки. – Среди нас нет безгрешных, но все имеет свои границы. И мы должны определить.

– Ладно! – Я посмотрела на кусок черной ткани в том месте, где должны были находиться ее глаза. – Я получала удовольствия, если это могло сойти с рук. Я спала с женщиной, моей служанкой, и не один раз. Вы это хотели услышать?

Рухи засмеялась и покачала головой:

– Нет. В этом городе многие так грешат. Мы привыкли закрывать на это глаза. – Она наклонила ко мне накрытую вуалью голову: – Ты скрываешь что-то более серьезное. И похоже, даже не знаешь, что это.

Кева закрыл лицо руками. Неужели он утратил веру в меня? Неужели все было напрасно только потому, что я не могу вспомнить какой-то свой грех?

– Хватит, – сказал Хизр Хаз. Он встал и повернулся к остальным: – Нет нужды полагаться на ее слова. Меня все вы знаете, а я могу рассказать, что случилось.

Все разговоры затихли. Шейхи с уважением посмотрели на него. Я не знала, к добру это или к худу, испугаться мне или вздохнуть с облегчением, и ощущала и то и другое.

– Я расскажу, что знаю, – продолжил Хизр Хаз. – Но сначала Сира и маг должны покинуть комнату.

Мы с Кевой обменялись недоуменными взглядами. Он встал и спросил:

– Но почему, шейх Хизр?

Хизр Хаз ничего не ответил, только показал на дверь.

Мы с Кевой вернулись в его комнату. Я села в уголке, и силы меня покинули. Неужели я настолько презренное существо? Отвратительная, грязная, не заслуживающая доверия? Как глупо было надеяться, что Апостолы мне помогут. Да и вообще кто бы то ни было. Я не хотела плакать, но от отчаяния все равно разрыдалась.

Кева положил руку мне на плечо:

– Если это тебя утешит, мой джинн хочет украсть их башмаки и закинуть высоко в горы.

Даже рыдая, я не могла не засмеяться.

– Думаешь, муж мне поверит?

– Кярс? Что ж… хотелось бы мне узнать его получше.

Кева упоминал, что они встречались в Сирме, на войне с Крестесом. Поначалу они были врагами, потому что Кева восстал против сирмянского Великого визиря, которого Кярс поддерживал. Но потом, во время последнего сражения, Кярс прибыл как раз вовремя, чтобы сокрушить силы крестейского императора и спасти шаха. Вот если бы он мог сделать то же самое для своего отца и шаха!

– А ты мне поверил бы на его месте? – спросила я.

Кева понурил плечи:

– Не могу представить, каково это – быть на его месте. Принц… наследник могущественного престола. Такое бремя. Я правда не знаю. Могу только сказать, что, судя по твоей искренности, ты говоришь правду. – Он уставился в пол. – Но… без поддержки хотя бы одного племени джиннов я мало что могу.

– Неправда. Все тебя уважают. Возлагают на тебя большие надежды. Твоя поддержка многое значит.

– Заткнись, – буркнул он куда-то в сторону, как будто разговаривал с джинном. – Это просто свинство. – Он посмотрел на меня: – Если бы ты только знала, каково это, когда Ахрийя постоянно нашептывает тебе на ухо.

Я хихикнула. А его джинн, наверное, тот еще проказник. Похоже, иногда Кева с трудом держит себя в руках.

– Что он сказал?

Он покачал головой:

– Лучше это не повторять. В любом случае, я хотел тебе кое-что сказать. И, если честно, это трудно, потому что я не мастак… в откровениях.

– Просто расскажи.

Он откашлялся.

– Когда ты говоришь о том, что с тобой случилось… это напоминает о случившемся со мной. О том отчаянии, которое я однажды почувствовал, потеряв все. Я больше никогда не хочу это испытать. – Его голос дрогнул. – По правде говоря, я пришел в Зелтурию, чтобы избавиться от эмоций… всех эмоций… если это означает, что мне больше не придется испытать такую боль. Я пришел сюда, чтобы… в некотором смысле… умереть. – Он мрачно вздохнул. – Вот что значила для меня фанаа. Но по какой-то причине… у меня не выходит. Как бы я ни старался – посты, молитвы, медитация, – я не могу обрести покой. Не могу стать чистым огнем, сжигающим фитиль и свечу в единстве с Лат. – Он перевел дыхание. – Так вот, все это время я считал себя неудачником. Но, выслушав тебя, теперь я уже не хочу забыться. Потому что именно благодаря сочувствию я хочу помогать другим, а если бы сгорел как фитиль, то, возможно, стал бы холодным, как шейхи в той комнате. – Он покачал головой: – Я несу всякую чепуху. Послушай, я хотел сказать… если ты собираешься в Кандбаджар, я пойду с тобой.

Его глаза горели. Его искренность, честность и уязвимость притягивали меня, как земля притягивает молнию. А он тоже это чувствует?

Конечно нет. Я стряхнула наваждение. Апостолы не ошиблись насчет меня – я грешница. Но теперь мои грешные мысли были всего лишь фантазиями. Во мне не было уверенности, чтобы предпринять хоть что-то, такой-то уродке. Моя единственная надежда обрести семью – если Кярс будет чтить наш брак.

– Спасибо, – сказала я. – Это много для меня значит. У меня хотя бы есть ты и. Как его зовут?

– Кинн.

– Кинн.

Стопка книг в углу обрушилась. Сама по себе.

– Перестань, – обратился к стене Кева. – Ты ее пугаешь. – Он повернулся ко мне: – Он просто обрадовался, что ты назвала его по имени. Такой вот он странный.

Раздался стук в дверь.

– Войдите! – крикнул Кева, и появился шейх Хизр Хаз с покрытой капюшоном головой.

Мы с Кевой в знак уважения встали, а потом снова сели.

– Сира, – повернулся он ко мне, – с тобой случилось ужасное. Я знаю, что ты говорила искренне, и ты невиновна. Орден святого Джамшида на твоей стороне.

Эти слова были нежным ветерком для моих ушей и зародили искру надежды в сердце. В орден входили многие визири, как и главы нескольких купеческих и ремесленных гильдий. За дворцовыми воротами только Философы могли соперничать с ним в авторитете.

– Спасибо, шейх, – сказала я. – Это так много для меня значит.

– Это замечательно, – сказал Кева, – но что насчет Апостолов?

Шейх Хизр Хаз вздохнул и покачал головой:

– Апостолы не хотят вмешиваться в события, которые могут привести к борьбе за трон.

На мгновение повисла тишина, словно все затаили дыхание от удивления. В особенности Хизра Хаза, казалось, тяготили его же слова, и, когда Кева жестом пригласил его сесть, он покачал головой.

– Борьба за трон? – спросила я. – Никто не оспаривает права на трон Кярса, насколько мне известно.

– Это очень