и орден святого Джамшида. А что есть у колдуна, не считая Като и его гулямов? Если меня поддержат Апостолы и орден святого Джамшида, то и Кярс мне поверит. Быть может, даже не разведется со мной… несмотря на мое уродство… и будет дорожить узами, которые сковал его отец. Эти радостные мысли, впервые за несколько дней, меня приободрили.

– Ты лжешь! – раздался выкрик из женской половины, как брошенный в мои надежды кинжал. – В твоей истории больше дыр, чем в Ядавии.

– Там копают колодцы, – прошептал Кева. – Умно.

Женщина, которая это сказала, закрыла не только волосы, но и лицо – единственная из всех. Как странно. Я не могла разглядеть ни единой ее черты – черная ткань спрятала даже глаза. Учитывая, что сидела женщина в заднем ряду, она наверняка молода, ее высокий голос это подтверждал.

– Рухи, – сказал пожилой шейх с толстыми губами и окрашенной в красный бородой. – Мне ее признание показалось искренним.

– Может быть, ты видишь в ней несчастную девушку, которую хочется приласкать, – ответила шейха по имени Рухи. – Или ее сладкий голос скрыл от твоих ушей правду.

– Как тебе не стыдно, Рухи, – сказал пожилой шейх. – Если у тебя есть аргументы, выскажи их, не подвергая сомнению мнение старших, иначе тебя выпорют. И не думай, что мы этого не сделаем, памятуя о твоих лишениях.

– Я не хотела оскорбить тебя, шейх, – ответила она, – просто хочу сказать, что девчонка знает, как вызвать у мужчин сочувствие, помимо всего прочего.

Я стиснула кулаки. Мне хотелось сорвать с нее вуаль и вырвать глаз, чтобы она знала, каково мне. Да как она посмела?

Кева схватил меня за руку и зашептал:

– Не поддавайся. Они тебя испытывают.

Я проглотила ярость и указала на свой глаз.

– Хотите посмотреть? – поинтересовалась я. – Посмотреть на пропасть, которая откроется, когда вы взглянете мне в лицо? Тогда вы мне поверите? Уверяю, желания приласкать это не вызовет.

– Ты утверждаешь, что командир гулямов Като участвовал в заговоре против шаха, – сказала Рухи. – Но тогда почему он пытался спасти шаха, по твоим же словам?

– Не знаю. Мне тоже это кажется странным. Но я рассказала все, что мне известно.

– Нет, ты что-то скрываешь. – Рухи покачала закрытой вуалью головой. – Может, даже от себя самой. Так случается с примитивными людьми. Они раскалываются на части, и каждая часть скрывает что-то от остальных, только так они могут жить в ладу друг с другом. Ты не что иное, как разбитая ваза.

С примитивными людьми? Какое высокомерие! Она считает, что знает меня?

– Пусть я и не идеальна, но я любила шаха Тамаза как отца. И его сын Кярс мне дорог, и вся их семья. Я всегда была верна Селукам, с самого начала. И никогда, никогда не причинила бы им боль.

– Тебе хочется в это верить, – усмехнулась Рухи, – но ты предала бы их, если бы от этого зависела твоя жизнь. Та часть, которую ты прячешь, которой стыдишься, прекрасно это знает.

Мой кулак задрожал. Теперь ее слова были не просто предположениями, а чистой ложью!

Кева успокоил мою дрожь прикосновением:

– Не позволяй ей себя распалить. Просто сохраняй хладнокровие и отвечай на их вопросы.

Я взглянула на Хизра Хаза, который уставился в пол, погрузившись в размышления. Что он обо всем этом думает?

– Пусть Рухи грубовата, но в одном она права, – сказал престарелый Апостол с седыми бровями. – Мы тебя не знаем, поэтому нам еще предстоит выяснить, что ты собой представляешь. Мы никогда о тебе не слышали. И вот ты являешься сюда, единственная свидетельница серьезнейшего обвинения.

Я закрыла глаза и напомнила себе, что говорю правду, что бы они там ни думали. Кева мне поверил. Так что и другие поверят.

– Так спрашивайте. Мне нечего скрывать.

Пожилая женщина с ожерельем из цветных бусин откашлялась.

– Тебе уже двадцать три года, но ты только что вышла замуж. Мои дочери вышли замуж еще до восемнадцати. Скажи, милая, почему ты так припозднилась?

– Я была заложницей шаха. Он контролировал мою судьбу. Если бы это зависело от меня, я вышла бы замуж много лет назад.

Рухи хмыкнула:

– Двадцать три – да уж, ты заждалась. Скажи, когда у тебя впервые пошла кровь?

Какое это имеет отношение к делу?

– Не помню, – ответила я, надеясь закрыть эту тему.

– Лжешь.

Это сказала не только Рухи, но и мужчина в заднем ряду. Да, я солгала, но лишь от смущения, а не по злому умыслу.

– Кажется, мне было тринадцать, – сказала я. – Да, это случилось как раз в ночь перед моим четырнадцатилетием. В то утро матушка взяла меня на охоту, и поначалу я решила, что причиной послужило жесткое седло. Это для вас звучит достаточно правдиво?

– Значит, десять лет назад… Это долгий срок, – сказала Рухи. – И все же я уверена, что наследный принц Кярс ожидает от невесты целомудрия. Ты девственница, Сира?

Я кивнула:

– Я никогда не ложилась с мужчиной. – Я снова стиснула кулаки. – Но какое это имеет отношение к делу?

Мой голос дрогнул.

– Еще какое, – отозвалась Рухи. – Твой рассказ явно намекает, что ты желала Хадрита, сына Великого визиря.

Что?! Как она это поняла?

– Быть может, ты хотела выйти замуж за него. Поэтому и убила шаха. Вполне вероятно, что это он жаждал власти, а не какой-то выдуманный колдун или жалкий командир гулямов.

Нет! Нет! Нет! Такие гнусные обвинения. Такая ложь. Да как она посмела?

Может, это испытание, как сказал Кева. Тогда нужно отвечать спокойно.

– Да, у меня были чувства к Хадриту, это правда. Но я вышла за Кярса, надеясь и желая полюбить его. Я поклялась в этом Лат.

– И ты никогда не грешила с Хадритом? – спросила пожилая женщина с бусами. – Или еще с кем-нибудь?

Я покачала головой.

– Ложь! – воскликнули семь или восемь пожилых Апостолов.

Откуда они узнали?

Кева наклонился к моему уху:

– Я же просил тебя не лгать, Сира. Они знают. Я проходил через такую же процедуру, и они знали все. Это написано на твоем лице, на языке, который только они могут прочесть. Не бойся правды, какой бы они ни была. Что бы ты ни сделала.

Я проглотила комок горечи.

– Я думала, в Зелтурии не пересчитывают грехи.

– Обычно – нет, – ответил шейх с полными губами. – Но сейчас не обычный случай. От решения, которое мы сегодня примем, может зависеть судьба латианских царств. А оно будет основано на твоих словах.

– И поэтому… вы хотите знать все мои грехи? Вот так вы решаете, стоит ли мне помогать? Вы настолько