святого Хисти, Кева стоял перед гробницей – обычным ящиком, внутри которого лежал зеленый саван. Невозможно представить, что там покоилось тело самого святого человека на свете. Человека настолько великого, что теперь он обитает у подножия трона Лат и каждый день передает ей наши молитвы.

Выгнав из пещеры людей для уборки, которую производили дважды в день, хранители в одежде кочевых племен подметали пол и собирали расплавленные свечи.

Кева поприветствовал меня своей прекрасной улыбкой:

– Извини за помятый вид.

– Что-что?

Он выглядел сияющим, как и всегда.

– Я плохо спал. Ночью мне снились кошмары.

Что ж, в этом он был не одинок.

– Мама говорила, что сон – это воспоминания джинна, которыми он делится, подмешивая к нашим. Вот почему сны часто такие странные, пугающие, но в то же время такие знакомые.

Матушке нравилась силгизская народная мудрость. Я быстро и почти беззвучно помолилась святому Хисти, чтобы Лат оставила ее в нашем мире, хотя, наверное, это было эгоистично. А вдруг она мучается, не в силах перенести смерть мужа и сыновей?

Думает ли она обо мне, когда я вспоминаю о ней?

– Шейхи и правда говорят, что сны нам приносят джинны, – сказал Кева, – но я никогда не слышал, что сны – это воспоминания самих джиннов.

– Мы, силгизы, любим изобретать что-то новое. Так… о чем был твой сон?

Он одновременно вздохнул и зевнул.

– В общем, я греб на лодке под ночным небом. И не знал, куда плыву, но было так темно, что не видно воду, хотя она была гладкая и тихая. С далекого горизонта на меня смотрели… эти лица. Скажем так, они не выглядели человеческими. – Он сглотнул и почесал бороду. – Это вполне могли быть воспоминания джинна.

Я поежилась. Я не помнила собственный ночной кошмар, но его был пугающим.

Уборщик двинулся с метлой в нашу сторону и жестом велел посторониться, так что мы перешли ближе к гробнице. Я с трудом верила, что в этом саване лежит святой Хисти. И гадала, где расположили святилище моего брата – был один холм, на который он любил забираться, где поздним летом вырастала длинная серебристая трава.

– О чем ты думаешь? – спросил Кева.

– О своей семье. Ты был близок с матерью?

Он покачал головой:

– У янычар нет матерей, а отцы превращают нас в лучших убийц на службе шаха… которые при необходимости могут и управлять страной.

Значит, они примерно как гулямы.

– У тебя есть… была дочь. Значит, и жена есть?

– Была. – Он нахмурился: – Я расскажу тебе о ней как-нибудь в другой раз. Мы с тобой не так уж отличаемся. Потеряли все, но по-прежнему боремся. Вот почему я поговорил с Апостолами. Шейхи хотят тебя выслушать.

По моим плечам побежали мурашки, похожие на уколы шипов.

– Ты передал им все, что я тебе рассказала?

– Я сказал, что у тебя другая точка зрения на смерть шаха. И что речь идет о колдовстве.

– Думаешь, они мне поверят?

Он вздохнул:

– Апостолы – люди осторожные. Они защищают город уже тысячу лет и предпочитают не вмешиваться в чужие дела, если только не видят угрозу вере. Пишущий кровью, оборотень – все это наводит на мысль о рожденном на звездах колдовстве, которое я видел в Сирме. Но в отличие от меня Апостолы все тщательно проверяют. До мельчайших подробностей. Приготовься к тому, что они расспросят тебя обо всем. Не лги и ничего не скрывай, они узнают. Хорошо?

Честно говоря, когда Кева становился серьезным, он выглядел еще красивее. Стыдно, но я невольно залюбовалась его глазами.

Я кивнула. Он проводил меня в маленькую комнатку, застеленную коврами, посередине стояла деревянная ширма. Аскетизм обстановки напомнил мне о Тамазе – он любил такой стиль в своих покоях. Как и везде в этой огромной пещере, здесь было прохладно и влажно, несмотря на сухость и пекло снаружи.

Вошли мужчины в черных тюрбанах и черных кафтанах и сели по одну сторону перегородки. Женщины в черных накидках и черных кафтанах (хотя и расшитых яркими бусинами) сели по другую сторону. Старшие впереди, а молодежь – сзади. Я села напротив вместе с Кевой так, чтобы смотреть им в лицо.

Пока все рассаживались, Апостолы читали молитвы, хотя никто не пользовался молитвенными четками, как принято, вместо этого они отсчитывали похвалы Лат на пальцах. В землях силгизов делали так же – считали шестьдесят молитв на пальцах, загибая пальцы на правой руке для единиц и на левой – для десятков.

Наконец вошел последний мужчина и закрыл за собой дверь. Он не был в черном и не носил тюрбан, а был одет в бурый плащ из грубой ткани. Его седая борода как будто сияла. Я уставилась на него, и мое дыхание участилось, я чуть не бросилась прочь. Когда я видела его в последний раз, он выдавал меня замуж за Кярса.

Великий муфтий Хизр Хаз сел прямо передо мной и посмотрел на меня. Он кивнул. И хотя горло у меня пересохло, я сумела кивнуть в ответ.

– Он… он Апостол? – прошептала я Кеве.

Он покачал головой:

– Нет. Это Хизр Хаз. Кое-кто считает его живым святым.

– Он Великий муфтий Аланьи, – прошептала я, – и Великий шейх ордена святого Джамшида в Кандбаджаре!

Кева поднял руки ладонями вверх:

– У него столько званий, что я перестал вести им счет. Но он часто приезжает сюда. Апостолы не любят орден святого Джамшида, впрочем, как и все другие ордены, но все уважают Хизра Хаза.

Мне пришла в голову только одна мысль: а что, если он приехал арестовать меня и увезти обратно? Если он собирается рассказать всем, что это я убила шаха? И почему он ведет себя так хладнокровно в моем присутствии?

Я откашлялась:

– Все собрались?

Я не могла поверить, что начала говорить, но это все на нервной почве.

– Расскажи им все, – прошептал Кева. – Уверен, ты отлично справишься.

И я рассказала. С того момента, как Хадрит посвятил меня в свой заговор, и до того, как Эше привез меня в Святую Зелтурию. Я в красках описала, как увидела собственное тело, в которое вселился оборотень, как будто моя душа парила в вышине. При упоминании о том, как Тамаз бросился мне на помощь, после того как оборотень выколол мне глаз, я разрыдалась. Все это время Апостолы молча слушали в мрачном свете свечей.

Когда я закончила, Кева прошептал:

– Молодец. Ты рассказала все так, что они вряд ли усомнятся в твоей искренности.

Такие обнадеживающие слова. Апостолы Хисти – могущественные люди, как