Шрифт:
Закладка:
«Так чем вы занимаетесь?» – спрашивает ее мэр, когда они остаются наедине. Она рассказывает о цели исследования, и говорит, то их особенно интересуют подлинные документы эпохи.
«Идемте, я вам что-то покажу», – говорит мэр.
Из гостиной они переходят в рабочий кабинет мэра, который был кабинетом ее отца, и мэр вынимает из сейфа папку с делом молодого немецкого инженера, который, работая в германской электрической компании, шпионил в пользу русских.
«Вы заинтересованы в таком материале?»
«Да, очень».
«Я готов продать вам эту папку, но за доллары».
На миг она окаменела. За незаконные операции с валютой в коммунистической Германии положена смертная казнь.
«Господин мэр, я не смогу это решить сама. Я должна посоветоваться с товарищами».
«Встретимся на следующей неделе. Вы даете мне доллары, и я отдам вам эту папку».
Она выходит на улицу. Едет на Гренадирштрассе. Стоит в переулке, в котором жили ее друзья по молодежному движению, и воспоминания ее пропитаны запахом плесени отсыревших стен, свиного жира, кислой капусты и подгоревшего молока. Она слышит выкрики уличных торговцев тех лет, плач младенцев, и перебранку толпящихся женщин. Много домов было стерто с лица земли, на их месте строятся новые.
«Немедленно оставь Берлин! Садись на ближайший самолет в Израиль! Если он втягивает тебя в дела с валютой, твоя жизнь в опасности!» – советуют ей товарищи. Они связываются с израильским консульством в Кёльне. Консул предостерегает Наоми от долгого пребывания в Берлине и предлагает срочно встретиться с ним в Кёльне. История доходит до министра юстиции Израиля Пинхаса Розена, и тот звонит в Берлин: «Наоми, поторопись и оставь восточный Берлин. Эта история опасна для твоей жизни. Этот партийный товарищ может сделать все, чтобы заставить тебя замолчать».
Активисты «нелегальной эмиграции» требуют от нее вернуться в Италию и завершить исследование о них. Но душевные и физические силы ее истощились. Дальнейшая ее цель – Лондон.
Дядюшка Зело слишком пристрастился к спиртному и получил инсульт. Как же быть с его завещанием? Члены берлинской еврейской общины все как один выступают против нее. И следы разрушенной в «Хрустальную ночь» роскошной реформистской синагоги, в которой молились в Судный день ее дед и отец, не будут храниться в музее «Яд Ваш ем», в Иерусалиме. Шесть книг Торы и священные предметы, откопанные дядей Зело и несколькими его товарищами, спасшимися из Катастрофы, среди обломков реформистской синагоги, не прибудут в Израиль.
Глава девятнадцатая
Лондон, 1961 год. Позель, ее друг со времен молодежного движения в Берлине, встречает Наоми в лондонском порту. Он находит, что она бледна, худа и душевно вымотана после всего, что пережила в Германии. Позель женился на венгерской еврейке и репатриировался в Израиль. Он не смог там акклиматизироваться и выбрал Лондон. Он привозит Наоми к себе домой, и два дня она оттуда не выходит. Она отсыпается. Два дня в Англии излечили ее от фурункулеза. Позель с женой возят ее по городу, и душевные потрясения, измотавшие ее в Германии, проходят.
11.01.61
Лондон
Израилю моему, с любовью!
Беспрерывно хлещет дождь. Глубокая ночь. В доме все спят. Я же не могла заснуть и встала писать тебе письмо. Твои письма создавали впечатление, что я больше не смогу запросто положить к тебе голову и сказать, что я тебя люблю, и очень по тебе скучаю, и всей душой надеюсь, что все у нас будет хорошо. Ты мне больше не будешь верить, и, быть может, в твоей душе есть боли, которые я не смогла излечить. Но этой ночью исчезли все мои сомнения, и если даже ты не принимаешь мои слова, я все равно их выскажу. Последние дни в Германии были невероятно тяжелы. Дороги к могиле отца и в места детства, были, как пути бесконечного душевного суда над собой. И все время я лишь искала то, что дано каждому человеку, и то, что мы теряем на длинном пути жизни. И я просила лишь о счастье жить с одним человеком в тишине и покое и отдать ему все, что есть во мне. Я понимаю сейчас больше, чем когда-либо понимала вкус счастья в совместной жизни с человеком, которого любишь. И если еще не поздно, Израиль, не сопротивляйся моей любви, открой ей сердце, если ты еще можешь. Я уже неделю в Англии, и здесь очень интересно. Быть может, я более открыта этому народу, ибо приехала из Германии. И тот факт, что я нахожусь среди людей, которые не причастны к невероятной Катастрофе моего народа, дает ощущение, что, после пребывания в грязной засасывающей трясине, я отмылась в чистых водах. Только сейчас понимаю, до какой степени я страдала в Германии. Это не только прошлое, что доставало меня в любом месте. Странные процессы в этой стране. Помнишь, мы много обсуждали мелкобуржуазный класс в Германии, который, по сути, привел Гитлера к власти, и он обещал им немало привилегий, особо выделив среди всех остальных классов. Странно то, что статус мелкой буржуазии высок и сейчас, после падения и смерти диктатора. Они весьма обогатились и превратились в самый широкий общественный слой нуворишей, новых богачей, как их называют в Германии. Они являют физиономию страны во всех смыслах. Это класс дикий и низменный в культурном смысле. Они несдержанны в своем поведении и опасны своими взглядами. Они верны власти, пока она гарантирует им их финансовый статус точно так же, как это им гарантировал Гитлер, и побегут за любым правителем типа Гитлера. Крупная буржуазия, которую я знала в детстве, больше не существует, и вместе с ней сошла в пропасть культурная традиция. Я занималась, главным образом, нуворишами, посещала дома пекарей, торговцев, мясников, была на их сходках, и мне было очень трудно пребывать в их атмосфере. Такое было ощущение, что я все время хожу по обочинам пропасти Я везу домой планы новых книг. Сюжет остается таким, каким мы его с тобой наметили, но я увидела необходимость написать более подробно об этом слое мелкой буржуазии.
Но не о Германии я хотела тебе рассказать, несмотря на то, что эта страна засела глубоко в моих костях, а об Англии. Всего за неделю я здесь, многое увидела, но, конечно, недостаточно для того, чтобы разобраться в здешних процессах и настроениях.
Была
