Шрифт:
Закладка:
Мама любила рождественский бал, и ей нравилось наносить собственные рисунки на маску.
«А здесь у нас будет Луна. – Она улыбалась мне; на её носу и щеках сверкали блёстки. – Тебе нравится Луна? Могу ещё нарисовать Землю. В этом году на каждой нашей маске будут планеты Солнечной системы. Отцу я нарисую Марс. – Мама говорила шёпотом, а я наблюдал за переливами блёсток на свету. – Ты ведь помнишь, что на его маске рисовать нельзя? Таковы правила для старейшин, но я нарисую незаметно, чтобы только мы знали об этом. Здорово, правда?» И как бы больно ни было, я с нежностью вспоминал её руки, испачканные в жёлтой краске. Золото на светлой коже. Пальцы в розовом, а локти в белом – она неаккуратная, но такая забавная. Чесала нос, и блёстки оставались на пальцах, смешиваясь с краской. Она тянула ко мне руку, ласково гладила по щеке, а я уже чувствовал, как окрасилась и моя кожа.
Я мотнул головой, отгоняя воспоминания.
– Я думал, ты будешь под домашним арестом, – проговорил Леон, подходя с бокалом какого-то оранжевого напитка.
Он был в смокинге с чёрной шёлковой сорочкой и белой бабочкой. Я впервые видел его в тёмном костюме. Расписную серебряную маску он держал в руке.
– Сам удивляюсь, – раздражённо ответил я, хотя собирался не подавать виду, как мне претит это мероприятие. – И кстати, как ты меня узнал?
Свою маску я старался лишний раз не снимать, чтобы не привлечь ещё больше внимания, но, кажется, это мне плохо удавалось.
– Ты один стоишь в стороне с кислой миной.
– Но ты же не видишь моего лица, – не унимался я чисто из упрямства.
– Поверь, тебя легко узнать даже по недовольной позе, – усмехнулся Леон, и я вяло улыбнулся в ответ.
На костяшках пальцев образовалась корочка. Я периодически трогал её, напоминая себе о том, как поступил с Кливом. Двоякие ощущения. Я давно ничего не слышал про него и не горел желанием спрашивать.
Как и Леон, я сделал маленький глоток из своего бокала. Старшие пили шампанское, тогда как у меня был яблочный сок.
– Отец не сильно ругал? – поинтересовался Леон.
– Мы ещё не обсуждали драку. – По привычке я поднял взгляд на амфитеатр, но там пока было пусто. – Он очень занят.
– А мистер Хитклиф тоже здесь? – Леон тоже посмотрел наверх.
Мы никогда не поднимались в амфитеатр. Вход туда был строго воспрещён.
– Да. Твой дядя с ними?
– Ага. – Леон оглянулся. – А остальные из твоей семьи?
– Где-то здесь. – Я нахмурился, наткнувшись взглядом на Гедеона.
Они с Люмьером и Николасом стояли далеко впереди, что-то бурно обсуждая. Точнее, Люмьер спорил с Николасом, в то время как Гедеон медленно пил шампанское из высокого бокала. Кажется, он их даже не слушал. На них были золотые маски, какие разрешено носить на балу с девятнадцати лет. Он повернул голову и посмотрел прямо на меня. Я растерялся. Сок попал не в то горло, и я кашлянул в кулак, отвернувшись.
– Ты как?
Кажется, Леон что-то говорил до этого, но я пропустил мимо ушей.
– Что, прости? – Я повернулся к нему и одним большим глотком осушил бокал.
В горле ещё першило. Краем глаза я видел Гедеона, но он уже повернулся ко мне спиной. С ним разговаривала чистокровная, возможно, его однокурсница. Она смеялась, прикрывая рот ладонью, и зачарованно смотрела на брата.
Подняв пустой бокал, я кивнул на него официанту. Высокий полукровка в чёрной маске, скрывавшей пол-лица, с зализанными назад волосами и в белых перчатках подошёл, держа в руках поднос с напитками.
– Ты что-то говорил?
– Говорю, где Габриэлла? Я так давно её не видел. – Леон тоже допил апельсиновый сок, оставил пустой бокал на подносе и вновь надел маску.
– Возможно, она с аниматорами в соседнем зале. Или где-то гуляет с Сильвией. Честно говоря, мне всё равно.
Габриэлле исполнилось восемь лет, и она вправе была носить серебряную маску. Вот только та вечно слетала и мешала, поэтому отец разрешил время от времени её снимать. Сильвия, как и все полукровки, надела чёрную маску. В последний раз я видел их у входа в главный зал около часа назад.
– Нет настроения? – сочувственно спросил Леон.
– Я не хотел приходить. Понадеялся, что раз ударил Клива, то меня накажут и оставят дома.
– А ты не ищешь лёгких путей, – хмыкнул Леон.
– Как видишь, я здесь, а значит, план провалился. И знаешь, что самое странное? Перед тем как сесть в машину, отец сказал, что мне нечего стыдиться и я должен ходить с высоко поднятой головой.
– В какой-то степени он прав, – задумался Леон. – Ты не совершил преступления.
– Вот только Клив на бал не пришёл. Лучше бы мне нос сломали. Хоть избежал бы всего этого. Заметил, как на меня все смотрят? Лучше бы я вообще не приходил.
Леон огляделся.
– Ну, есть немного. Честно говоря, я кое-что подслушал, пока ходил по залу. – Он наклонился ко мне. – Все обсуждают твою дружбу со Скэриэлом. Думают, что из-за этого ты подрался с Кливом.
– Пусть думают, что хотят, – отмахнулся я. – Хорошо, что хоть Оливера не обсуждают.
– Обсуждают, – возразил Леон, и мы оба замолчали.
Оркестр заиграл торжественную музыку, и все подняли головы, встречая старейшин. Они были в красных бархатных масках с позолотой и чёрных меховых мантиях. Встав на балконах амфитеатра, старейшины выстроились в ряд. Сегодня их оказалось не так много, как можно было ожидать. В центре стоял, высокомерно глядя на всех и ни на кого одновременно, Фредерик Лир, тот самый Верховный Сизар Совета старейшин. От него исходила пугающая сила – словно всё в этом зале было только ради него. Он окинул пристальным, оценивающим взглядом гостей и глубоко вздохнул, как оперный певец перед началом арии. Но ни слова пока не сорвалось с его губ.
При появлении старейшин полукровки опустились на одно колено. Мужчины, в том числе и я, поклонились, дамы сделали реверанс. Старейшины в ответ кивнули. И здесь моё терпение закончилось.
– Я пойду, – шепнул я Леону.
– Куда?
– Освежусь. Что-то мне нехорошо.
И я медленно направился к выходу, лавируя между гостями, застывшими в ожидании приветственной речи. Я успел дойти до парадных дверей, прикидывая, в какой момент лучше всего вообще уйти с бала, но тут замер. Передо мной стоял с опущенной головой полукровка в чёрной маске: он тоже опустился на одно колено, продолжая сжимать в руках поднос с шестью наполненными бокалами.
Прежде я не обращал особого внимания на то, что ни один полукровка не смеет поднимать голову в присутствии старейшин. Я знал об этом, но это было как знать о существовании радуги и не замечать её после дождя. Сейчас же я внимательно наблюдал за тем, как все полукровки безоговорочно склоняются перед старейшинами. В том числе перед моим отцом.
– Мы рады видеть всех вас в добром здравии! Чистота крови – чистота помыслов! – громко произнёс Фредерик Лир.
– Чистота крови – чистота помыслов, – вторили все вокруг.
Я сжал губы, чувствуя, как отец неодобрительно смотрит на меня из-под красной маски. Нелепость. Как мысли могут зависеть от того, какая по жилам течёт кровь? Они все априори считают, что чистокровный никогда не опустится до уровня полукровки или низшего. А те никогда не поднимутся выше. Потрясающее невежество.
Полукровка передо мной пошатнулся. Бокалы задребезжали, но он крепче ухватился за поднос. Стоять вот так ему было явно сложно. Несколько чистокровных неодобрительно оглянулись на шум.
«Попробуйте сами удержать столько бокалов, стоя вот так, идиоты», – пронеслось у меня в голове.
Я незаметно протянул руку, схватил один бокал и вылил шампанское в стоящую у дверей кадку с растением. Грунт мигом поглотил игристый напиток. Оставив пустой бокал рядом с толстым стеблем, я повторил то же самое ещё с двумя бокалами. Полукровка медленно выдохнул, всё так же не поднимая головы.
– Этот дворец принадлежит императорской семье Бёрко, и мы чтим традиции, сложившиеся…
Я стремительно вышел из зала. На подносе у полукровки осталось три бокала. Я бросил на него последний взгляд, отмечая, что юноше, кажется, стало легче.
А мне правда нужно было освежиться и успокоиться.
– Чистота помыслов, как же, – хмыкнул я себе под нос.
Я поднялся на второй этаж, где гостей было заметно меньше, и вошёл в уборную. Оскар умывался у раковины, да так яростно, что брызги долетали аж до двери.
– Э-э…
