среагировал на употреблённое мною местоимение. – Наши контактёры знают в лицо только тебя и ни с кем иным на контакт не пойдут. Это же не дети, а люди из резидентур, учреждений и консульств Антанты.

– И организаций наших контриков. Но мы будем вдвоём – в ИНО приказали ввести дублёра связи.

– Ты ж поглянь, – хохотнул Станислав Францевич. – Сообразили наконец. Так что, на двоих теперь документы готовить?

Я объяснил, что выезжаем мы порознь и встретимся только на пароходе. И сразу же попросил послать со мной минимум двоих помощников, чтобы прикрывать наши контакты с агентурой.

Перспектива отпустить на недельку двоих-троих своих оперативников Реденса, как, наверное, любого начальника, не вдохновила.

Он недовольно поморщился.

– Возьмешь из константинопольских кого нужно. Там есть подготовленный народ в консульстве, во Внешторге…

– Подготовленный и «засвеченный». – Я постарался объяснить как можно деликатнее: – Брать таких – это будет как в будёновке и с красным флагом по Галате маршировать. Нет, надо нелегалов. Или парочку оперативников отсюда.

– Нелегалов? – ожидаемо встрепенулся Станислав Францевич. – Рисковать такими агентами нельзя. А севастопольцы?

– Вот как раз их тоже не следует брать. Наверняка их опознают те, кому не следует, – сами знаете, сколько в Константинополе ещё болтается тех, кто выезжал через портовые города.

– Ладно, дам вам парочку, – неохотно согласился Реденс. – Из глубинки прислали недавно. Вернёшь через неделю. Теперь насчёт информации. Сводки и копии документов привезёшь сюда. А чтоб спокойнее было при досмотрах – часть можно будет оставить в сейфе капитана. Возвращаться будете греческим пароходом «Тезаурус». Понял? Именно этим.

– Понятно, греческий «Тезаурус», верный капитан. А может, чтобы совсем не рисковать, передать бумаги диппочтой?

– Течёт, псякрев, где-то. – И с этого момента Станислав Францевич вернулся в деловое, чтобы не сказать скверное, расположение духа. – Но это не твоя забота. А твоя ещё – прощупай, кого там контра собирается заслать на нашу голову и как наши игры продвигаются.

– Конечно, товарищ Стах, сделаю всё, что смогу.

На земле чужой

Оперативники, которых мне от щедрот выделил Станислав Францевич, оказались достаточно толковыми ребятами, чуть моложе меня. Перезнакомились они только здесь, в Крым ЧК, в бытность Ротенберга начальником, причём тот Василий, который из Ростова, с неделю сторожил в подвале второго Василия, который из Тулы, пока тот не сказался окончательно выздоровевшим и готовым немедленно приступить к работе.

О ротенберговском методе воспитания тех из присланных в Крым чекистов, кто с порога заявлял о необходимости своего санаторно-курортного лечения, наслышан я был и раньше, но вот с «воспитанным и излечённым» контактировал впервые. Но всё в порядке: тульский Василий по всему был нормальным оперативником, вот только с именами происходила некоторая путаница. На «Василия» откликались оба, а кому что поручено – путался и я сам, тем более что были они весьма похожими. Пришлось называть их «Первый» и «Второй», объяснив на всякий случай, что так конспиративнее.

Златину, когда он без опоздания взошёл на борт в Одессе, я их так и представил, а к нему наказал обоим Василиям обращаться по имени-отчеству.

В Константинополе контроль и досмотр были, как следовало ожидать, простой формальностью. Гораздо муторнее пришлось объясняться в торгпредстве, куда по легенде нас откомандировали. То ли неправильно или недостаточно внятно их предупредили, то ли предупредили не их и не о том. Во всяком случае, охранников и канцелярских умников понадобилось уговаривать и даже пугать, рискуя нарушить правила конспирации.

С их начальством, когда мы наконец добились аудиенции, всё оказалось намного проще. И вот наконец Игорь Златин повёл нас, всех четверых, уверенно ориентируясь в однообразно запутанных нецентральных улочках, на явочную квартиру.

Крюк мы сделали преизрядный, – проверяясь, нет ли за ними слежки.

В квартале, отмеченном на противоположных углах миниатюрной кофейней и мастерской медника, мы разделились. Первого Василия, с видимым отвращением вдыхающего ароматы чуть пережаренного кофе, специй и горячего песка, оставили в кофейне, наслаждаться мастерством любезного турецкого кефеджи, а Второго направили к меднику. Ко времени нашего выхода из явочной квартиры, Первый стал красным не по убеждению, а от сногсшибательно крепкого кофе с перцем, а Второй непонятно на каком языке, но вполне договорился с медником и как раз пристраивал небольшую чеканную джезву в карман плаща.

Но это было позже, а сначала, постучав в неприметную дверь явочной квартиры и сказав пароль, мы повидались и поговорили с резидентом-2 ГПУ в Турции, товарищем, отзывавшимся на оперативный псевдоним Ковилиди, не очень гармонирующий со скандинавской его наружностью, и его спецагентом, Рефатом, парнем безукоризненно восточного типа.

С «товарищем Ковилиди» мы были знакомы по прошлому моему визиту, а Игоря Златина я коротко представил, зная, что резидента предупредили о нашем приезде.

Ковилиди, в свою очередь, представил Рефата, особенно подчеркнув, что парень хорошо знает чуть ли ни все языки, бытующие в столице агонизирующей Османской империи.

– Да ты что, и курманджи? – восхитился Игорь.

В ответ Рефат сыпанул парой десятков слов, из которых я понял едва три, и то по аналогии с турецкими. Златин тоже что-то защебетал в ответ, хоть явно с напряжением и короче.

Надо было срочно менять тему – терпеть не могу, когда при мне разговаривают совершенно непонятно как и о чём. О том, что курманджи – диалект турецких курдов, я узнал только через час от Игоря Златина. А сейчас сказал:

– О прикрытии Рефата не будем спрашивать – нам это знать ни к чему.

– Ай, прикрытие у меня замечательное, – Рефат мигом перешёл на русский с откровенно наигранным местным акцентом. – Торговый агент, кофе-перец-какава, а ещё табак, слюшай, замечательный табак, можно оптом, можно в розницу – хоть одну папироску попробуй, а?

– И пробуют? – как тут было не улыбнуться.

Акцент у Рефата вдруг исчез – как не было:

– А как же. Куда ни загляну, хоть к месье Гарни, хоть к мистеру Симмонсу, хоть даже к их сиятельствам графьям, – так они сразу мою тарабарщину понимают. И угощаются. Потому как со скидкой и табак отменный. И продолжают разговаривать меж собой: знают, что турок же тёмный, ни бельмеса не поймёт.

Ковилиди жестом попросил Рефата замолчать.

– О цели вашего приезда мне сообщили в самых общих чертах.

– Да, кой-какие встречи, но здесь мы сами сориентируемся. Сейчас нужно четыре ствола и немного информации. Как здесь наши друзья непримиримые?

– Да такие они и есть, – усмехнулся Ковилиди. – Не все эмигранты, понятно, бесятся, есть которые и поспокойней, а эти…

– Особенно, когда Слащёв уехал и его наши не расстреляли прямо у причальной стенки, – добавил Рефат.

– «Сиятельство граф» – это у тебя фигура речи? –