самым затрудняя выезд в Англию. А с каждой прочитанной статьёй в тематическом журнале и с каждой сводкой о восстановлении нашей собственной военной промышленности выезд и работа в подходящем научно-техническом центре казались всё более актуальными.

Во-вторых, произошли перемены в нашем руководстве. У Артура изменилась зона ответственности – теперь ему поручили заниматься преимущественно контрразведкой и операциями в стране, а в ИНО пришли другие люди. Заместителями Семёна Могилевского, старого большевика, начальника, были назначены по зарубежному отделу Михаил Москвин (он же, как чуть позже мне рассказал Артур, Меир Трилиссер), а по работе с иностранцами внутри страны – Левин и Высоцкий.

Конечно, все отделы – секретный, оперативный, иностранный, особый, информационный, – входили в подчинение к первому заместителю Феликса Эдмундовича, к Менжинскому, находясь в составе Секретно-оперативного управления.

Конечно, почти все штатные работники Управления знали друг друга и по многим делам работали в связке, так что, передавая часть «своей» агентуры Трилиссеру и его заму, Петровскому, Артур не просто положил на стул ключи от сейфов с картотекой и личными делами. По каждому из дюжины резидентов и представителей резидентур состоялся отдельный разбор. По возможности их вызывали в Москву – знакомили с новыми руководителями и кураторами. К нескольким прежние кураторы вместе с новыми ездили сами, «передавали из рук в руки», заодно меняя порядок связи и отчётности. К троим из тех, у кого кураторы не менялись и конспиративность связи не вызывала сомнений, просто посылалось краткое сообщение.

Но к агентам глубокого внедрения, большая часть из которых была связана с Центром напрямую, минуя резидентуры, выход возможен был только через конспиративные контакты. Через специальных посыльных Центра, в том числе – через тех, кого агенты знали только в лицо, и ни с кем иным в доверительные контакты не вступали.

Надо отдать должное Трилиссеру или Петровскому, не сказать точно, кому именно: сразу же, как только началась передача им агентурных сетей, они потребовали срочно ввести дублёров-посыльных, а заодно создать вторую дополнительную систему экстренной связи.

Число агентов, не говоря уже об их именах, в период нашей внутренней перестройки было известно лишь нескольким высшим руководителям. Я знал только, да и то лишь благодаря особому доверию Артура, что внедрять их начали ещё с семнадцатого и занимались этим не только мы, но и особые отделы армий. Агентура Генштаба Красной армии нас не касалась, а вот с нашей, чекистской, пришлось заниматься безотлагательно. По мере сил и возможностей скромного аппарата специальных агентов.

Всё это мне объяснил Артур, «товарищ Артузов», в Москве, на Лубянке, куда меня срочно вызвали. Объяснил с некоторыми нашими, не подлежащими разглашению, характеристиками руководящих работников и подробностями, всего-то за полчаса перед встречей с Петровским и знакомством с «дублёром», который поедет со мною в Константинополь.

Задание на поездку и встречи с «птичками» оказалось не слишком сложным, тем более что дублёром и, как я надеялся, сменщиком моим был назначен Игорь Златин, напарник по прошлой поездке и отменный знаток Константинополя. Требовались только аккуратность, осторожность и предусмотрительность – всё как обычно, в общем-то.

Намного сложнее было, хоть и с помощью Артура, объяснить Петровскому, а затем и Трилиссеру, что намечена, уже готовится и должна осуществиться засылка меня в Англию.

Да, я сказал новым руководителям о главном своём мотиве, определяющем желание послужить России, новой России, таким образом – участвуя в разработке техники радионаблюдения и передавая на родину всё сделанное, – а не в качестве местного агента не столько разведки, сколько контрразведки.

Николай Петровский, не родственник и не свойственник наркома внутренних дел Григория Петровского, вполне прилично, как мне показалось, разбирался в проблемах конспирации, да и организатором был неплохим. По его инициативе было создано несколько объединённых резидентур (ГПУ и Разведуправления Генштаба РККА), в частности Берлинская резидентура. Но ни радиофизика, ни радиотехника не входили в круг его интересов и познаний. Примерно так же обстояло дело и с «товарищем Москвиным», хотя Меир Абрамович по квоте в предвоенные годы и учился в Одесском университете. Специальность у него была иной. Мои объяснения о том, как можно уловить и использовать отражённый радиосигнал, были попросту не поняты.

Но зато слова об успехах англичан в области коротковолновой связи вызвали у новых руководителей Иностранного отдела живой и вполне прагматичный интерес. Особенно, когда мы с Артуром прямым текстом рассказали о создании там узкополосных передатчиков и о возможности применении направленных антенн, упрощающих работу агентуры.

Короче, возможность «держать руку на пульсе» и своевременно поставлять из-за рубежа сведения о разработках с научно-технической конкретикой для наших производств, серьёзно подкошенных нехваткой специалистов, не могла не привлечь руководителей ИНО. Принципиальное «добро» было получено, а конкретной разработкой операции следовало уже заниматься на уровне пониже. Специальным и особо уполномоченным сотрудникам ИНО, – тем же, кто работал и полгода назад, когда я впервые сказал Артуру о своём конкретном намерении.

– Но сейчас давай-давай, поедешь в Константинополь, продублируешь связь с агентурой, – напоследок сказал «товарищ Москвин». – К Султанову не суйся (там своя система связи, подсказал Артур), а вот во второй резидентуре, этому нашему Ковилиди, напомни, что главное сейчас – выявление и пресечение заговоров и провокаций контры.

– Тебя и Златина это задание тоже касается, – напомнил Петровский, когда мы возвратились в его кабинет. – Так что не барствуйте там, тоже смотрите в оба.

Примерно то же самое сказал мне и Станислав Реденс, поскольку выезжать и возвращаться предстояло через Крым.

Принял товарищ Стах меня (Златин поехал в Одессу и там должен будет сесть на каботажный пароходик, на котором через Констанцу и Варну мы поплывём в Константинополь) у себя в кабинете.

Настроение у Реденса, председателя Крым ЧК, на этот раз было неплохим. Не знаю, что на него подействовало – возможно, просто с утра ещё не успели навалиться проблемы, – но встретил он меня с весьма нехарактерной улыбкой. И сказал, поворачивая ко мне очередную сводку так, чтобы я мог прочесть пару абзацев:

– Вот турки. Дали заём Кемалю – ясно, что безвозвратный, – так сразу такие друзья стали, езжай к ним кто хочет и зачем хочет, отказа нет.

– Нам-то задача облегчается. Поплывут теперь в Турцию многие и по-разному – так не будут каждого обнюхивать.

– Легенду всё же проработай как следует, – кивнул Реденс. – Чтоб прямо с причала за тобою хвост не увязался.

– Турок я не слишком опасаюсь – они цепкие, но приметные. Понятно, у себя дома – зачем там им особая конспирация. И не факт, что на нас будет у них специальная ориентировка. А вот наша контра – это серьёзнее.

– «Нас»? – Реденс моментально