будто между нынешним и предыдущим чаепитием прошло разве что пару дней, а не годы, заполненные драматичными и кровавыми событиями. – Джефф, распорядитесь, ещё один прибор.

Но затем леди Энн-Элизабет быстро подошла к Нине, сжала обеими руками её запястья и, заглядывая в глаза, сказала совсем не светским тоном:

– Господь услышал мои молитвы. Вы живы, и вы здесь. Я сожалела, что не смогла забрать вас с собою из Севастополя.

Леди Энн-Элизабет была маленькой, чуть склонной к полноте, светлой, веснушчатой и очень подвижной блондинкой, не слишком похожей на представителей трёх поколений её аристократических предков, чьи портреты (индивидуальные и парные) были развешаны по стенам гостиной. Разве что на свою ирландскую бабушку, влюбленно глядящую на парном портрете снизу вверх на сухощавого красномундирного генерала. Не столь знаменитого, как его современники лорды Фицрой Джеймс Раглан или Джеймс Томас Кардиган, но в отличие от них пережившего Восточную войну.

На «типичную леди-англичанку», как это представлено в литературе, на картинах и даже в шаржах и карикатурах, больше походила её напарница по файв-о-клоку.

– Мой долг дочери, – сдерживаясь, сказала Нина, – не позволял оставить мать одну в болезни.

– Так сейчас вашей матушке лучше? – быстро спросила леди.

– Уверена, что её достойно приняли на небесах. – Голос Нины невольно дрогнул. – Два месяца как.

– О, нет сомнений, – не то чтобы перебила, скорее отвела гостью от печальной темы леди Энн-Элизабет, но и выразила ей при этом определённое (своим статусом и обстановкой) сочувствие. Затем, подхватив Нину под руку, подвела к столу и сказала весьма светским тоном: – Моя дорогая Амели, позвольте представить нашу долгожданную гостью: мисс Нинель Лаврофф, цвет русской аристократии, из Севастополя! Нинель – это мадам Амели Дешам, супруга барона Дешама, управляющего Ротшильдовской концессией.

Нина, дочь жалованного служивого дворянина, которая не причисляла себя ни к «цвету», ни тем более к аристократии, заметно порозовела, но сумела произнести приличествующую случаю любезность.

– Я рада нашему знакомству, мисс Лаврофф, – церемонно произнесла мадам Амели по-английски с ощутимым французским акцентом.

Опускаясь на услужливо подвинутый Макбрайдом стул и окинув ещё раз взглядом обстановку гостиной, Нина невольно прижала руку к горлу: всё вокруг было таким, как прежде – и в краткий миг напомнило безвозвратно ушедшую жизнь.

А леди Энн-Элизабет, достаточно бесцеремонно разглядывая гостью, сделала вывод:

– Похудела, побледнела. Платье поменяем, я распоряжусь. Всё, после чая – ванна, обед и пораньше ложишься спать. Гостевая как раз свободна.

Комок в горле всё ещё мешал говорить, но Нина всё же смогла выдавить:

– Но мне надо отметить прибытие – я же приехала в командировку во Внешторг.

Тут леди Энн-Элизабет искренне рассмеялась и даже всплеснула руками:

– Милочка, вы что, полагаете, что в советской России с дисциплиной стало строже, чем в прежней? Тем более у этих торгашей? Утром сходите, отметитесь. Если что, сэр Уильям скажет им слово.

– Внешторг – это Петерсен, не правда ли? – поинтересовалась мадам Амели.

– Да, начальник представительства там Петерсен. – подтвердила Нина. – Альгидас Янович.

– О, да, из лифляндцев, мило, – вспомнила и леди Энн-Элизабет. – А жена у него эдакая грузинка…

– Лаура Кахаберидзе, – с некоторым затруднением, но правильно, выговорила мадам Амели. – Называет себя представительницей княжеского рода.

– Она и в самом деле княжна, – поддержала разговор и Нина. – Насколько мне известно.

– Здесь такой титул не редкость, – с удовольствием продолжила леди Энн-Элизабет традиционное застольное занятие светских дам. – Просто удивительно, что кто-то местный если не князь, то этот… их дворянин…

– Азнаур, – подсказала Нина, отодвигая тонкую фарфоровую чашку.

– О, да, – продолжила леди. – Местная аристократия весьма своеобразна.

– Но Лаура хоть не дикарка, – проявила толику благодушия мадам Амели. – Кстати, может быть, включить чету Петерсенов в списки приглашённых на ваш приём?

– Почему бы и нет? – согласилась леди Энн-Элизабет. – Достойный жест уважения к принимающей стороне. Если эта ваша Каха… Лаура в самом деле не совсем дикарка.

Хозяйка и гостья

В добротном доме восточного стиля – резиденции Представителя Внешторга РСФСР в Батуме, – сам полномочный Представитель, товарищ Альгидас Петерсен, собирается на службу. Кабриолет, не столько необходимость – до Представительства пешком всего минут пятнадцать неспешного шага, – сколько указание на статус, постукивает мотором у крыльца. На статус также указывает преизрядный портфель крокодиловой кожи.

Утро, что нечасто бывает в эту пору года в Батуме, выдалось ясным и безветренным, так что товарищ Петерсен облачился только в габардиновый плащ поверх костюма.

Княжна Лаура Кахаберидзе, его жена, сохраняющая родовую и звучную в этих местах фамилию и в замужестве, приблизилась и внесла последний штрих в сборы: чуть-чуть поправила галстук ответственному товарищу.

– Всё, привет, я побежал, – Петерсен, не делая попытки поцеловать жену (не при горничной же!), скрылся за дверью.

Лаура перебралась в кабинет, откинула крышку бюро и, пока горничная в смежной столовой убирает после завтрака, написала небольшое письмо.

Дописав, заклеила конверт, написала адрес и позвала горничную.

– Марьям, вот письмо, его нужно отправить. Срочно.

– Хорошо, госпожа. – И горничная даже изобразила нечто вроде книксена.

– Сначала отправляешь письмо, потом – на базар. Покупаешь телятину, фенхель[12], да, и закончилась фасоль.

Выдрессированная кахетинка подтвердила – мол, всё понятно, не извольте беспокоиться, вот только напомнила:

– Простите, но у меня денег не осталось.

Лаура с барским безразличием взяла из бюро несколько купюр и протянула горничной, сказав напоследок:

– И шафран купи, выбирай имеретинский, немолотый.

И только по тому, что Лаура сама и поспешно закрыла за ней дверь, как только горничная переступила порог, можно было понять, как ждёт княжна возможности остаться одной в резиденции.

Лаура прошла в спальню и открыла шкаф с мужскими вещами. Со второй полки аккуратно вынула стопку нижнего белья, переложила на стул.

Там, внутри шкафа, помещался небольшой сейф.

Связка ключей, оказывается, помещалась в кармане пышной юбки. Возня с замками сейфа заняла всего несколько секунд, – ключи были «родные», подбирать не требовалось, да и навык уже выработался.

Просматривая документы, лежащие сверху стопки, Лаура Кахаберидзе выбрала несколько из них и положила в дамскую, украшенную блёстками и побрякушками, немаленькую свою сумку. Затем закрыла сейф, вернула бельё на полку и закрыла шкаф. Ключи вернулись в тот же кармашек.

Завершение манипуляций с сейфом заметно подняли настроение: Лаура даже запела вполголоса и, прихватив сумку, направилась в прихожую – одеваться перед выходом. Но когда уже изящная шляпка заняла подобающее место на смоляных кудрях и даже была зафиксирована серебряными заколками, раздался звонок в дверь.

Лаура, помедлив – ничей утренний визит не предполагался, а горничная разве что до почтового отделения добралась за это время, – всё же открыла.

На пороге стояла молодая женщина,