Влияние этих течений неизмеримо, их пьянящее очарование решительно захватывало умы. При этом они вообще не стремились к тому, чтобы просто встраиваться в исторические формы немецкой культуры. Аполлоническое превозмогалось в них дионисийским. Если идеализму не хватало чего-то насыщенного, полнокровного, то витализм, с другой стороны, лишен духовного содержания и идейной, творческой силы. Потому виталистские движения – все без исключения – оказались в конечном счете тупиковыми ветвями позднего романтизма: и это еще в лучшем случае.

Культура классической эпохи спасалась тем временем бегством, и приют себе нашла она в образовании, в простых воспитательных идеалах. Само понятие о воспитательной культуре сделалось в эти годы пустым и сомнительным.

Мало есть в нашем языке слов, столь же затертых и обессмыслившихся, как слово «образование»; редким понятием столь же бездумно злоупотребляют. В 1932 году дошло уже до смешного: на ежегодном собрании немецкого гимнастического общества выдвинули программу под названием «Гимнастика – это образование». Что ж, у нас сегодня все разговоры об образовании ведутся, в общем-то, на таком же уровне. Глубокое, сущностное рассмотрение самого этого понятия найти можно разве что у Макса Шелера в его посмертно изданном «Философском мировоззрении». Образование – это соучастие личности важнейшим аспектам природы и истории; это самоконцентрация мира в человеке или возвышение человека до мира.

Именно такое определение, философское и сущностное, позволяет нам в полной мере осознать, насколько же пустым и беспомощным сделалось наше бытовое представление об образовании. В нем нет уже ничего универсального, осталась всего лишь социологически обусловленная форма, через которую нам транслируется наша культура: речь, другими словами, идет о школьном, книжном восприятии некоей – неизменно мельчающей – выборки сведений. Национальная культура живет и длится под видом школьного образования: вот характернейшая примета немецкой культуры как таковой!

Во Франции рабочий и ремесленник тоже, конечно же, сопричастны национальному достоинству: ощущая себя в качестве citoyens, они делаются не просто горожанами или гражданами, а скорее полноправными членами национального сообщества, нравственного и культурного. В Англии идеал джентльмена до сих пор сохраняет свое общественное, социальнообразующее значение. В Германии же от человека требуют просто быть «образованным» и сдать гимназические экзамены.

Но образование не всегда было бледной тенью, а безмерное сужение самого понятия – это вовсе не какая-то предвечная норма; все это, скорее всего, объясняется сложением вполне конкретной социологической структуры, характерной для Германии начала XIX века: полное политическое бессилие, погрязание крестьянско-ремесленного населения в наследственных пережитках религиозной веры и представлениях о «народности», а поверх этого – тонкая прослойка буржуазной интеллигенции, которая наконец пробуждалась к сознанию собственной миссии и принимала водительство гениев своего времени, поэтов и мыслителей. В такой ситуации само слово «образование» делалось каким-то лозунгом, символом чаяний; Новалис тогда говорил: «Мы призваны к образованию Земли».

В последние несколько десятилетий нация, однако же, пережила полнейшее сословное переустройство, и традиционный образовательный идеал так из‑за этого пошатнулся, что самые его основы теперь под серьезным сомнением. Обнадеживающих начинаний в области образования взрослых и народного просвещения более чем достаточно. Но материальные проблемы нашего государства не дают этим начинаниям процвести. Культурный мир Гёте может, конечно, что-то дать и немецкому рабочему, но для этого нужно выбрать более уместные формы выражения. Кроме того, речь вообще идет не только о рабочем классе. Дело касается всех сословий, всего населения, определяющего на сегодняшний день структуру нации в форме сплоченного коллектива. Образование расцветает лишь там, где экономическое пространство обеспечивает гражданам хотя бы минимальные свободы и возможность для саморазвития. Образование требует времени, сил и самоотверженности. Воспитание личности в нынешней ситуации – это задача не только невыполнимая, но даже, в общем, и нежеланная. Это дело самостоятельное, оно изолирует от общества и, в современном представлении, ведет к социальной неприспособленности. В эпоху громкоговорителей и штурмовых батальонов Фауст и Вильгельм Мейстер своих прав лишились и вынужденно уступили место внушению и попыткам контролировать общественное сознание. К этому времени образование сделалось для немецкой буржуазии формой духовного бытия. Однако в современной Германии буржуазия сама по себе не имеет той силы и того значения, какими она отмечена в других странах Запада. Ни аристократическую культуру, как в Англии, ни культуру придворную, как во Франции, у нас это сословие не представляет. Немецкое дворянство и немецкие князья во всем, что касается стиля жизни, ориентировались на Людовика XIV или на Вольтера. Сфера образования ограничивается в Германии мысленными горизонтами буржуазии, или, если сказать точнее, – народа, разбитого на сословия. Буржуазия растворяется, а вместе с ней уходит и немецкая образовательная культура – по крайней мере, в какой-то своей незаменимой части. Чтобы обратить процесс вспять или хотя бы как-то его задержать, нужно для начала признать эту реальность и эту угрозу. А затем: действовать, и действовать незамедлительно. У нас толпы безработных, и им нечем заняться. Причем это не только рабочие руки, это еще и великое множество деятелей науки, коммерсантов, представителей свободных профессий. Из-за нехватки средств закрыт целый ряд педагогических и художественных академий: это тоже высвободило немалое количество преподавателей, которых можно задействовать в новом движении; вообще, есть целая разноуровневая когорта учителей, попавших под сокращение, есть еще и великое множество неприкаянных ученых. Всех этих людей можно объединить под единым руководством: призвать безработных к просветительству, которое может сделаться всенародным движением. Пресса могла бы с большим размахом продвинуть эту идею. Недостаточно просто проводить какие-то курсы для безработных на отдельных местах. Эти изолированные случаи нужно преумножать и систематизировать на общегосударственном уровне: это должен быть крестовый поход во имя народного просвещения. Не стоит и говорить, какими политическими выгодами обернулось бы подобное предприятие. И вместе с тем образовательный идеал вновь захватит умы. Образование вновь сольется с единым потоком народной жизни. Но для начала нужно вернуться к базовым принципам и центральным понятийным элементам. Если наука, по формуле Ясперса, и восходит к некоей первичной «воле к познанию», то нужно все равно четко осознавать, что само познание бывает трех уровней: обычная успеваемость (все виды школьных предметов, технических и профессиональных), подлинное образование и трансцендентная благодать. Любой человек – и наши безработные здесь не составляют исключения – неизменно тяготеет ко всем трем уровням познания, и наставлять его нужно соответствующим образом. В Германии страшная инфляция педагогической теории. Но все эти тонкости чаще всего скрывают под собой одни и те же ключевые вопросы: вечные и простые. Человек может и должен знать, как ему жить, любить, верить; где ему искать прекрасное и благородное, истинное и благое, чтобы затем