Лагарп, конечно, понимал, что ему предстоит нелегкий труд, но и близко не мог себе представить, насколько период его нахождения у власти будет отмечен кризисами: пожаром войны (внутренней и внешней) и политической нестабильностью Гельветической республики.

В первую очередь ему нужно было искать способ выстраивания отношений с французским протекторатом. Вполне возможно, что голосуя за него после двух месяцев бесчинств, устроенных Рапина, депутаты Гельветической республики надеялись, что Лагарп проявит мужество, чтобы вести достаточно независимую от Франции политику. И он сам стремился к этому. Но ключевой фактор – присутствие французской армии – был тем условием, с которым Лагарп ничего поделать не мог, и которое, по сути, подрывало легитимность нового государства. Франция же хотела превратить этот фактор в свое законное преимущество, поэтому 19 августа 1798 года, несмотря на долгое сопротивление, Лагарп вместе с другими директорами Гельветической республики подписал договор, предусматривавший оборонительный и наступательный союз с Францией (а также рекрутский набор 18 тысяч швейцарцев для ее армии). Этот договор нарушал многовековой принцип швейцарского нейтралитета. Франция к тому же получала еще и право свободного прохода войск через долину Роны к Симплонскому перевалу и по долине альпийского Рейна. В ответ в секретных статьях договора она обещала в случае победы над Австрией включить в Гельветическую республику Граубюнден, а также габсбургские владения Фрикталь и Форарльберг. Возможно, Лагарп и другие швейцарские политики тогда полагали, что до участия Гельветической республики в европейской войне так быстро не дойдет: ведь Франция только полгода назад заключила с Австрией мир! К тому же французы пообещали в договоре спустя три месяца вывести все свои войска из Швейцарии.

Между тем пока что французские штыки были жизненно необходимы Гельветической республике для сохранения своей целостности. Очередной широкий протест против центральных властей вызвала объявленная 12 июля процедура торжественной присяги граждан на верность новому государству. Духовенство католических кантонов осудило эту присягу и призвало к открытому сопротивлению. Его подавление стало одним из первых дел, с которым Лагарп столкнулся во главе исполнительной власти республики. 1 августа на него сроком на один месяц были возложены обязанности председателя Директории, и он сразу приступил к решительным действиям. Оценив мирные переговоры со «свирепыми горцами» только как затяжку времени, Лагарп предъявил им ультиматум и обратился за помощью к генералу фон Шауэнбургу.

Прямым следствием этого стали так называемые «дни террора в Унтервальдене» (7–9 сентября): ожесточенное сопротивление местных общин вызвало ответные эксцессы со стороны французов, затронувшие также и мирное население. Силы были явно не равны, крестьяне яростно отбивались дубинками и камнями от вооруженных ружьями солдат. В итоге были убиты несколько сотен человек, включая сотню женщин и 26 детей. Французы сожгли более шестисот домов (некоторые деревени были полностью уничтожены) и множество церквей. В качестве признания своей вины Шауэнбург позже выплатил из собственных средств 60 тысяч франков на вспомоществование тем, кто смог пережить эту трагедию. Сбор пожертвований был объявлен даже в Париже, а гельветическая Директория решила открыть в Штансе (центре пострадавшего региона) приют для детей, оставшихся сиротами, поручив заботу о них И. Песталоцци – и именно оттуда пошла его педагогическая слава. Главным же военным итогом было разоружение французами всей Центральной Швейцарии, после чего они закрепились здесь вплоть до долины Урсерн и Сен-Готарда.

Трагедия оставила глубокий след и в народном сознании, и в последующих оценках Гельветической республики как французского оккупационного режима, жестоко расправившегося с «колыбелью швейцарской свободы». Однако современные историки дополнительно подчеркивают такой аспект: речь шла о непримиримом конфликте двух типов сознания – «архаики» и «модерна». Ведомые католическим духовенством, окруженные средневековыми традиционными символами «лесные общины» решительно отвергали альтернативу, которую им предлагало централизованное государство, основанное на «индивидуальных свободах» эпохи Просвещения[245]. Среди крестьян распространялась вера в то, что в критический момент альпийская скала разверзнется, и оттуда выступит целое войско им на помощь (в такой форме ожидали они возможного прихода австрийцев). В свою очередь Шауэнбург также отвечал им на символическом языке: после победы он принудил людей к присяге под «деревом свободы»[246], установленным в центре Штанса, и отнял у стоявшей там скульптуры Винкельрида меч и копье.

Характерно, что в этой «войне символов» обе стороны опирались на миф о Вильгельме Телле. В сознании крестьян Телль отстаивал понятные им общинные институты самоуправления в противовес обезличенному государственному насилию. Но и Гельветическая республика с первых же своих дней выбрала именно Телля главным символом (изображенным на ее государственной печати и официальных обращениях к народу), поскольку для нее он олицетворял успешную борьбу и победу над тиранией! В частности, и Лагарп осенью 1798 года использовал имена Телля и Винкельрида, память о клятве на лугу Рютли в попытках сплотить «национальное сознание». К этому он добавлял еще и образ Альп – тем самым естестенным образом вплавляя в официальную риторику идеи «гельветизма», на которых сам был воспитан: «Величественный дворец, где родилась наша свобода, есть творение одной лишь природы. Альпы суть столпы, на коих он покоится; крышей ему служит бескрайний купол небес. В этом-то краю, в окружении предметов величавых и воспоминаний, дорогих нашим сердцам, до́лжно нам закалить наши души. Поклянемся быть достойными наших предков, ведь близок, возможно, тот час, когда придется нам последовать их примеру»[247].

Лагарп приветствовал переезд верховных органов Гельветической республики в начале октября 1798 года в Люцерн, поближе к самому сердцу «альпийского мифа», полагая, что этому городу, наконец-то, по праву выпала честь стать «швейцарской столицей», где одни только окружающие памятники будут вдохновлять на успешную работу. Действительно, здесь развернулась интенсивная реформаторская деятельность, во время которой Лагарп вновь председательствовал в Директории с момента открытия ее заседаний в Люцерне 4 октября и до 21 ноября. Эти реформы носили двоякий характер. С одной стороны, требовалось завершить демонтаж «Старого режима» и оставленных им в наследство проблем: ликвидировать остатки феодальной ренты, разрушить внутренние торговые и экономические барьеры (в частности, запретить цеха), покончить с влиянием церкви на образование и взиманием церковной десятины и т. д. С другой стороны, на освободившееся место необходимо было водрузить государственные институты эпохи «модерна»: новую налоговую, денежную, судебную, школьную систему. Из этой огромной стройки лишь часть успели довести до конца, но все-таки сделано было немало.

Так, 17 октября была принята новая структура прямых и косвенных государственных налогов, включавшая обложение домов, земельных участков, капиталов, налоги на роскошь (например, содержание охотничьих собак или кареты), спиртные напитки и т. д. При этом (как в 1801 году Лагарп указывал в своей записке, подготовленной для Александра I) председатель Директории предвидел, что данная система в полной мере заработает еще не скоро, а потому предложил немедленное взимание в казну экстраординарного налога, и так «собраны были средства, которые несколькими неделями позже получить было бы уже невозможно»[248].

Новый закон об общинных гражданских правах был принят 13 февраля 1799 года. Его главной целью была трансформация прежней консервативной деревенской общины в объединение граждан по месту жительства, которое каждый мог выбирать свободно. Впервые в истории Швейцарии вводилось универсальное, а не привязанное к конкретной общине и кантону право гражданства, которым субъект мог пользоваться как угодно в пределах всей страны, а также гарантировались его политические права после приобретения земельной собственности. При этом священникам было запрещено возглавлять общины (чтобы не повторились события в Центральной Швейцарии) и вообще «принадлежать к каким-либо политическим структурам»[249]. Последняя мера служила одним из шагов Гельветической республики по секуляризации общественной жизни (вплоть до запрета традиционных