и они открыли огонь, поразивший двух французских гусар. Этот пограничный инцидент предоставил Франции «законный предлог», чтобы вступить на территорию Бернской республики. 28 января войска Менара заняли землю Во, объявив что это делается для ее «защиты». Так началась Гельветическая революция.

Конечно, прямое влияние Лагарпа на происходящее не следует преувеличивать. Разосланные из Парижа его «Инструкции» едва ли оказали на тех, кто провозгласил независимость Во, большее влияние, нежели присутствие 10-тысячной французской армии. Да и в дальнейшем революция не следовала плану Лагарпа: ведь, например, представителей бернских властей не арестовали (как он требовал в цитированной выше прокламации), а напротив, горожане устроили своим бальи почетные проводы, на которых некоторые даже плакали! Впрочем, и те патриоты, которые 24 января вывесили из окна в доме напротив Лозаннской ратуши зеленое знамя (цвет был подсказан Лагарпом) эфемерной Леманской республики со словами «Свобода. Равенство», в последующих революционных событиях не сыграли никакой решающей роли. По сути, их историческая миссия оказалась выполнена в тот момент, когда они создали предлог для вторжения французской армии. Отсутствие же какого-либо сопротивления со стороны бернского правительства объясняется тем, что его раздирали противоречия: в результате бальи земли Во остались в критический момент без указаний из центра, а 25 января их просто отозвали в Берн, где было решено сосредоточиться на защите своей «коренной», немецкоязычной территории[231].

В феврале Менар, а затем сменивший его генерал Гийом Брюн вел переговоры с Берном, ожидая подкреплений. При этом тысячи французских солдат, размещенных по городкам и деревням земли Во, вовсе не были вежливыми с местным населением: источники зафиксировали масштабные требования Менара по реквициям денежных средств и продовольствия в пользу армии, а также дополнительный набор рекрутов среди водуазцев (4 тысячи человек), что вызывало у народа ропот, а иногда и прямые протесты против своих «защитников»[232]. Наконец, к началу марта с севера выдвинулась вторая французская армия под командованием дивизионного генерала Бальтазара фон Шауэнбурга (она еще в декабре 1797 года аннексировала связанные с Берном договорами протестанские владения епископа Базельского, то есть формально именно она первой нарушила суверенные права Конфедерации). Но за этот месяц с начала революции уже большинство «подчиненных территорий» в Швейцарии заявили о своей независимости от прежних кантональных «господ». Характерно, что этот процесс не только протекал преимущественно мирно, но и не означал распада страны, поскольку новые независимые образования тут же требовали своего принятия в состав Конфедерации. Одновременно происходила и ликвидация неравенства в правах между городскими и сельскими жителями кантонов, причем только в Цюрихе для этого потребовалось вооруженное выступление крестьян против магистрата, а в Люцерне наоборот – революционный заговор созрел внутри самого правительства и привел к государственному перевороту с последующей передачей власти народному собранию. Дольше всех (до мая 1798 года) «Старый режим» продержался в северной части Республики семи десятин, иначе говоря в Верхнем Вале[233].

Первого марта по приказу Директории обе французские армии пришли в движение, избрав своим главным противником Берн. Золотурн и Фрибур без боя открыли ворота французам, лишив тем самым Берн важнейших союзников. На защиту «старой Конфедерации» он смог выставить лишь несколько тысяч человек собственного ополчения с плохим вооружением, а также несколько сот солдат, пришедших из лесных кантонов. Здесь-то и выяснилась, чего на самом деле стоит «тирания Берна»: ограничения прав и репрессии воспитали здесь в народе чувство отдаленности от той кучки олигархов, которая пользовалась властью, а потому в критическое время огранизовать эффективное сопротивление, выставить против чужой армии толпы жителей, которые бы поддержали свою «законную республику», не удалось.

Видя неизбежный крах своего режима, 4 марта подал в отставку давнишний покровитель Лагарпа Н.Ф. фон Штейгер. На следующий день этот 68-летний старик принял участие в битве с французами при Граухольце, где надеялся «обрести почетный конец и не пережить несчастную родину». На поле боя его спасли друзья и вывезли в Южную Германию, откуда он вплоть до своей смерти в конце 1799 года пытался организовывать сопротивление[234].

Одержав победу, французская армия в тот же день, 5 марта, заняла Берн. Было видно, как радовались французы унижению своих прежде столь надменных и богатых соседей. Это выражалось в том, что военные успехи сопровождались символическими акциями, вполне в духе Французской революции. Так, в Муртене разрушили памятник победы конфедератов над бургундцами (которых французы сочли частью своей нации). А из Берна в Париж были вывезены знаменитые медведи, городские талисманы, которых как минимум с XV века постоянно содержали в центре города, в специальных рвах (нем. Bärengraben). Эту акцию доверили «патриоту» Виктору-Теодору Жюно, освобожденному из бернской темницы, куда его заключили в январе за призывы к созыву собрания представителей земли Во.

Однако из Берна вывезли не только медведей: в руки генерала Брюна попала казна республики, насчитывавшая 10,6 млн фунтов золотом и серебром, а также 18 млн французских ливров в иностранных ценных бумагах. Эти суммы рассматривались теперь как долг «Старого режима» за тот ущерб, который его деятельность нанесла Французской революции (включая поддержку короля Швейцарской гвардией), и, конечно же, как оплата за нынешние «революционные услуги», оказанные французскими солдатами[235].

Но и этого армии Брюна оказалось недостаточно: французы вовсю занимались реквизициями (иначе говоря, грабежами), чтобы обеспечить свое текущее содержание на территории бывшей Бернской республики. Это заставило протестовать даже Лагарпа, положение которого в Париже с 4 марта приобрело новый официальный оттенок: после крушения прежнего режима Временная ассамблея земли Во, заседавшая в Лозанне, объявила Лагарпа «представителем водуазского народа при французской Директории». В этом качестве он выступил защитником не только водуазцев, но и всего населения Берна против реквизиций. «Проход и размещение 18 тысяч человек в маленькой стране, которая в обычные времена едва производит довольно зерна, чтобы самой прокормиться, естественно ее истощили»; по следам же этих «бравых солдат, которые вызвали восхищение своим мужеством и дисциплиной», идут «вампиры, будто бы поставившие своей задачей оболгать свободу и вызвать реакцию», – писал Лагарп Талейрану 27 марта. Он предупреждал Директорию, что ее распоряжения делают все, чтобы «создать в наших горах Вандею», то есть регион массового крестьянского восстания, которое будет поглощать и народные силы Швейцарии, и ресурсы французской армии. В конечном итоге Лагарп пришел к мысли, что просить за Берн – его собственный внутренний долг, к которому «если бы не великодушие призвало, то двести лет союза, которые хоть и не дали земле Во всего того добра, на которое та имела право, но по крайней мере причинили меньше зла, чем добра»[236].

Лагарп вступил в спор с Директорией и в еще более важном вопросе, который касался судьбы всей Швейцарии. Дело в том, что французы не собирались иметь здесь дело с массой неконтролируемых демократических образований, возникших в феврале–марте 1798 года, а выступали за их преобразование в единое государство по образцу Французской республики. Инструментом для этого служила написанная в Париже Оксом (и отредактированная в Директории) Конституция «единой и неделимой» Гельветической республики. Ее текст широко распространялся по всей Швейцарии, но вызывал неоднозначное отношение к себе – вплоть до того, что в лесных кантонах ее провозгласили «адской книжкой» и наказывали за ее обнаружение. Суть редактур и споров вокруг Конституции заключалась в том, что она совершенно не учитывала многовековые традиции швейцарского самоуправления (пусть даже демократические только по форме) и различия между кантонами – настолько, что охлаждала даже безоговорочные симпатии к французам, которые питала либеральная часть городского населения[237].

Лагарп же целиком и полностью поддержал идею единой республики и старался убедить своих друзей, указывая, что альтернативой является окончательное расчленение Швейцарии. И действительно, 16–19 марта 1798 года генерал Брюн, выполняя новое поручение Директории,