Шурка косился на пятна и напряженно щурился – что-то готовилось. Когда его торжественно представили толпе как многократного победителя марафонов, коротко помахал рукой, глядя сквозь овации. А от каких-либо комментариев отказался и только поморщился на поднесенный микрофон.

Протяжный стартовый сигнал всколыхнул по меньшей мере целую тысячу пятен. Они вспыхнули повсюду, синхронно и тут же погасли, словно цветомузыка некоей всеобъемлющей дискотеки. И Шурка, оправив оранжевую бандану, побежал.

Он никогда не стремился бить рекорды, не пытался лидировать всю дистанцию. Предпочитал не выделяться настолько, насколько это вообще возможно, когда постоянно побеждаешь. Держаться до самого финиша третьим или даже четвертым и вообще в тени какого-нибудь пейсмейкера.

Сегодня таким пейсмейкером, то бишь лидером, задающим темп, был то ли олимпийский призер, то ли чемпион России. В общем, какой-то крепкий, жилистый парень в оранжевой майке, которого Шурка мысленно окрестил олимпийцем.

– Оранжевая майка лидера! – дурным голосом крикнул олимпийцу кто-то из зрителей с точки поддержки, явно надеясь засветиться в трансляции.

Шурка угрюмо покосился на источник звука – долговязого сопляка в черной толстовке с ярко-рыжей надписью «PROTEST». Оранжевые пятна вдруг просочились из тумана и облепили долговязого со всех сторон. Заскользили по одежде, впитались в надпись, расплылись внутри, просвечивая грудь, словно рентген. Пробегая мимо, потрясенный Шурка успел увидеть колотящееся сердце и метнувшийся из него наружу тонкий оранжевый кабель.

Одним концом кабель остался торчать в долговязом, а вторым, стремительно пронесшись по воздуху, врос Шурке в указательный палец, будто интернет к пальцу подключил. Расстояние между сердцем и пальцем росло, но кабель не рвался и даже не натягивался. Он был не здесь, не в этом мире.

На пункте питания Шурка, принимая бутылку воды из рук девчонки-волонтера, заметил на ее запястье оранжевый браслетик. И тут же вокруг полезли пятна – окутали, впитались, потекли внутри девчонки. По рукам, по венам, в грудь. Еще одно оголенное сердце и один кабель, приросший к пальцу. На этот раз к среднему.

А олимпиец все так же бодро бежал впереди и даже не подозревал, что из-под его оранжевой майки лидера уже просвечивает бешено бьющееся сердце, от которого тянется кабель к Шуркиному пальцу. К безымянному пальцу.

Пятна буйствовали, набрасываясь стаей голодных псов на все оранжевое. На жилеты сопровождающих велосипедистов. На кроссовки обогнавшего Шурку марафонца. На заколку девушки, бегущей сбоку, чуть поодаль. На бутылки на очередном пункте питания. Набрасывались и тут же просачивались в тела, обнажали сердца и прокидывали к Шуркиным пальцам все новые кабели. Их было уже тридцать девять, они переплетались друг с другом, теснились по несколько на одном пальце и возбужденно подрагивали. А Шурка только жмурился от восторга и ужаса одновременно, чувствуя, что связь с оранжевым миром сильна как никогда.

На очередном пункте поддержки какой-то гиперактивный зритель махал табличкой с надписью «Пот смоет твои грехи». Слова были написаны разными цветами, «грехи» – оранжевым, и пятна тут же замельтешили вокруг.

«Я не был жесток, я не бросался в драку, я никого не изводил, не прибегал к уловкам, не гневался, не преступал закона, не лгал, не убивал…»

Вспоминая все сорок два греха из исповеди отрицания в египетской «Книге мертвых», Шурка едва заметил, как к мизинцу присосался сороковой кабель.

– Здоров! – крикнул вдруг кто-то почти в самое ухо.

Шурка вздрогнул и обернулся – рядом, шумно дыша, бежал Андрей. Какой-то новый Андрей – такой же рыжий, как всегда, но при этом весящий килограмм на двадцать меньше, чем на выпускном. Крепкий, подтянутый, хотя и нагнавший Шурку явно из последних сил.

– Что, читер? – Андрей покосился на Шуркину оранжевую бандану и улыбнулся. Натужно, одними губами, совсем как в тот день, после футбола. – А я вот тоже бегу. Сразимся?

– Андрей. Вали отсюда. Быстро! – торопливо выдохнул Шурка, но поздно – пятна обволокли рыжую шевелюру, проползли в грудь, оголили сердце, протянули кабель. Сорок первый.

– Разбежался, – фыркнул Андрей. – Я в шестерку войду.

И тут же его ноги стали предательски отставать. А кабель остался.

Оранжевый мир стремительно разрастался, разливался, захватывая и закрашивая все вокруг, когда от Шуркиного тела плавно отделился старый знакомый – оранжевый двойник – и прошептал:

– Пора.

Шурка хотел было спросить, что именно «пора». Но тут кабели задрожали сильнее, запульсировали, и все стало ясно без слов – кабели хотели выкачивать, они буквально требовали этого, жаждали.

– Андрей… – растерянно произнес Шурка. Глаза его забегали по запутанной паутине кабелей, пытаясь понять, какой именно тянется к сердцу бывшего приятеля.

– Пора, – повторил двойник.

Он растопырил пальцы на манер кукловода и побежал чуть впереди, между Шуркой и олимпийцем. За спиной бешено пыхтел Андрей, силясь войти в шестерку.

– Рано, – парировал Шурка и тоже растопырил пальцы. – Только сорок один.

Взгляд его все метался среди кабелей. Который?!

А дубликат тем временем демонстративно запрокинул голову. Предчувствуя какой-то подвох, Шурка повторил это движение и увидел, как от него самого устремляется ввысь еще один кабель. Сорок второй, последний. А там, далеко в оранжевом небе, вдруг мелькнула тень. Гигантская, совершенно невероятных, планетарных масштабов. Тень другого мира.

– Нас ждут, – мягко напомнил двойник.

Он резко сжал руки в кулаки, дернул на себя, после чего споткнулся и упал. Кабели бешено загудели, наполняя Шуркино тело какой-то чужой силой, сводя судорогой пальцы, выжигая из головы все мысли. Пальцы сжались в кулаки, будто сами собой, и руки тоже дернулись, будто сами собой. Или же под действием той чужой силы. А может быть, Шурке просто хотелось так думать.

Он упал и, ударившись об асфальт, успел встретиться взглядом с Андреем. В оранжевой вселенной тот уже валялся мертвый. Как и остальные четыре десятка людей, чьи сердца были подключены к кабелям, – загрузка завершилась, соединение разорвалось. Но здесь, в старом мире, все остановилось, затихло, замерло за миг до развязки, словно кадр фотофиниша. В глазах Андрея застыло беспокойство вперемешку с сочувствием, и Шурке вдруг почудилось, что бывший одноклассник сейчас вместо того, чтобы упасть замертво, заговорит и повторит те свои слова из телефонного разговора.

«Жить надо будущим».

«Если живешь прошлым, то тебя здесь нет».

«Ты там, с покойниками».

– Я там, – повторил Шурка.

А потом его дернули.

* * *

Бабушки дома, слава Богу, не было. В квартире стояла тишина, нарушаемая лишь шумом бегущей из крана воды и дрожащим голосом Андрея.

– Нормально, нормально, ничего, – приговаривал он, смывая с Шуркиных рук кровь. – Никто не видел. Даже Дорошенко. Свидетелей не было, понимаешь?