— И куда теперь? — шепотом спросила Настя.

— Проходите за мной, — неожиданно в прихожей, точно чертик из табакерки, возник худощавый пожилой мужчина, одетый в клетчатую рубашку и обычные джинсы. На лице — огромное количество морщин, но взгляд пронзительно-синих глаз казался молодым и задорным.

Константин Михайлович усмехнулся чему-то, повернулся к нам и пошел по коридору к какой-то комнате. Мы двинулись за ним.

Шебарев привел нас в мини-лабораторию, которую устроил в одной из комнат своей квартиры. Кабинет был оснащен приборами, назначение которых было для меня непонятно.

Настя с удивлением оглядывалась по сторонам, Шебарев же прошел к столу и деловито произнес:

— Давайте ваше полотно, вы ведь хотите провести экспертизу?

— Да, конечно. — Я вытащила из пакета картину и положила ее перед Константином Михайловичем.

Тот надел перчатки, взял в руки картину, повертел ее в руках.

— Судя по состоянию краски, работа написана недавно, вполне возможно — в этом году, — заявил Шебарев. — Картина не подписана, по почерку художника можно определить, что работал любитель, не профессиональный художник. Живопись весьма посредственная, особой ценности картина не имеет. А почему вы вдруг решили отдать эту работу на экспертизу?

— Дело в том, что из-за этой картины похитили человека, — пояснила я. — Вот мы и хотим понять, какую ценность эта картина представляет для преступника.

— Тогда надо сделать полный искусствоведческий анализ, — со знанием дела проговорил Шебарев. — Картина, как я уже говорил, написана недавно, толщина красочного слоя составляет ноль целых, три десятых сантиметра. Холст полностью покрыт краской, фактура холста не видна. В произведении использованы масляные краски, фирмы — смешанные, писалась картина на разбавителе, в состав которого входят даммарный лак, разбавитель номер два и льняное масло. Насколько я могу судить, пропорции составлял сам художник, готовым разбавителем он не пользовался. Что ж, в этом наш живописец молодец, не стоит доверять готовым разбавителям, которые сейчас пользуются спросом на рынке товаров для художников. А вот с красками художник явно ошибся. Ну кто, скажите мне, в здравом уме и твердой памяти станет использовать готовую краску «индиго»? Видите, картина уже потускнела, а все из-за чего? Из-за злополучной «индиго»! Если бы мог, запретил бы продавать эту краску, наравне с «костью жженой», никакого толку от таких пигментов нет, только одни проблемы. Со временем работа станет только тускнеть еще больше, а ведь рецепт «индиго» крайне прост — достаточно смешать «умбру натуральную» и «ультрамарин темный», или же использовать пропорции из «карельской черной» и того же «ультрамарина темного». В картине использована «королевская голубая», тоже не слишком хороший выбор. Вообще всю линейку неаполитанских красок сейчас изготавливают неправильно, используют совершенно не те пигменты, которые требуются! Посмотрите на произведения старых мастеров или хотя бы художников девятнадцатого века, которые применяли совершенно иные пигменты для своих колеров! Вы увидите, что краски очень отличаются, при кажущейся тождественности цветов…

Слушая монолог Константина Михайловича, я поняла, что имел в виду Хабаров, утверждая о странностях эксперта. Как говорится, «Остапа понесло» — Шебарев оседлал любимого конька и вываливал на нас с Настей совершенно бесполезную информацию.

Мне было абсолютно безразлично, что там за краски использовал неизвестный художник, поэтому я прервала Константина Михайловича:

— Вы не могли бы сразу приступить к делу? Понимаю, краски художник использовал не те, но нам важно знать, что за ценность представляет картина. Кто ее написал, почему за ней охотятся преступники?

— Так я об этом и веду речь! — воскликнул Шебарев. — Если за картиной ведется охота, значит, в произведении, которое вы принесли, уважаемая… гм… как к вам обращаться?

— Евгения, можно просто Женя, — представилась я. — А это — Настя.

— Так вот, милые дамы, Женя и Настя… Картину следует подвергнуть технологическому исследованию, другими словами, просветить под ультрафиолетовыми лучами. Так как данный красочный слой не представляет никакой ценности, так как была нарушена технология живописи, возможно, это не единственный живописный слой холста!

— То есть вы хотите сказать, что под этим пейзажем может быть что-то еще? — уточнила я.

Шебарев кивнул.

— Именно. Так часто делают преступники — похищают произведения мирового искусства и, чтобы скрыть картину, покрывают ее новым слоем. Позволите, я сниму раму?

— Да, конечно…

Константин Михайлович вытащил полотно из простой рамки, перевернул картину живописным слоем вниз и внимательно посмотрел на холст.

— Так, мы имеем льняной холст с полотняным переплетением, оно является наиболее прочным и плотным по той причине, что перекрытия правильно чередуются и взаимно соприкасаются. Волокна ткани крепко скручены, основа и уток состоят из одного и того же материала. Фактура холста крупнозернистая, а это указывает на то, что холст больше подходит не для лессировочной техники, а для живописи крупными мазками… И знаете, что самое необычное?

— Что? — хором спросили мы с Настей.

— Этот холст изготовлен по технологии девятнадцатого века! — воскликнул эксперт. — Я уверен в этом на все сто процентов! А это еще раз подтверждает мою гипотезу, согласно которой наш современный художник использовал полотно, изготовленное отнюдь не в двадцать первом веке!

С торжествующим видом Константин Михайлович поднес холст к какому-то прибору.

— Это — просвечивающий трансмиссионный электронный микроскоп, — пояснил Шебарев. — При помощи проходящего пучка электронов он дает возможность получить изображение. Электронный пучок просвечивает образец, то есть вашу картину, в результате чего мы получим двухмерную картину распределения плотности прошедшего электронного потока…

— Давайте просвечивайте вашим микроскопом полотно! — я оборвала новый поток заумных фраз.

Константин Михайлович посмотрел на меня как на умственно отсталую, потом кивнул.

— Да, именно это я и собираюсь сделать…

Он положил холст изображением вниз, потом настроил прибор.

— Если результат окажется таким, как я думаю… Вы получите ответы на ваши вопросы!

Мы с нетерпением ждали, что покажет исследование полотна. Тем временем Шебарев настроил прибор, стал вглядываться в микроскоп, что-то бормоча. Прошло около десяти минут, после чего Константин Михайлович оторвался от прибора, взял холст и поднес его к другому прибору.

Мы молча следили за действиями эксперта, который словно забыл о нашем существовании. Прошло еще около пятнадцати минут, в течение которых Шебарев и так и этак разглядывал картину под всевозможными приборами.

Наконец эксперт положил холст под еще один прибор, щелкнул пультом, наводя его на стену. Мы увидели белый экран проектора.

Щелкнув пультом еще раз, Константин Михайлович выключил свет в комнате и проговорил:

— Сейчас вы увидите, что изображено под верхним красочным слоем картины. Посмотрите на экран!

Он навел пульт, щелкнул по нему два раза. На экране возникло изображение — светло-серое небо, три домика с крышами, покрытыми снегом, вдали — сине-серая гладь реки. На пейзаж, который мы видели