платье и белые чулки до колен. Квон Лин была не намерена продолжать думать о прошлом и минуту своего Рождества. Праздники она любила, но обстоятельства не позволяли ей придавать им большого значения. Хён Сок никогда не был с ней точно так же, как и отец во времена их детства, когда отлучался на работу лишь с редкими перерывами на семью. Но она была другой. Конечно, она всегда видела в себе мамину переносицу и те же уголки глаз, но тушь для ресниц и очки отлично это скрывали. У неё всегда была папина походка, его длинные пальцы и другие подробности, которые она не хотела замечать. Но всё оно было и не видно теперь, когда она умелой рукой прикрыла бёдра плащом, а стопы вынудила принять форму туфель. Ей ещё было куда пойти, и Лин собиралась сбежать туда без промедлений.

Улицу Сан-Себастьяна захватили люди, запахи корицы, апельсина и кем-то занесённый под купол снег. Дети собирались в совсем крохотные отряды, планируя поездки за пределы Округа ради зимних забав, старики безропотно терпели колядующую молодёжь, а авантюристы во весь голос поздравляли всех в этот час появившихся с Рождеством. Хоть подобное и не было принято, но не будь ты католиком, с их правилами ты не можешь не согласиться. Так решили ещё с полвека назад — легче выделить людям собственные кварталы, чем примирить их религиозные взгляды. А на Себастьяне было принято чтить мнение Луиса Кортеса, и даже его поддержку приучения Рождества с наступлением Нового Года.

Самой Лин всё то было равнодушно, только бы ей не жужжали над ухом с библией и крестом. Её волновало одно — как найти то, что примет парень, не считающий ни одно торжество особенным. Хотя, пожалуй, он в принципе мало чему придавал хоть какое-то значение.

Люди сновали по разукрашенным в жёлтый и зелёный улочкам. Гирлянды было не сосчитать, а на религиозный манер составленных сценок было и того больше. Бесконечные ряды пряничных домиков пылились на столах, а ещё влажная земля с нескрываемым удовольствием предоставляла свои скользкие тропинки проходимцам. Себастьян сиял, улыбался во все тридцать два зуба своими белоснежными, словно жемчужными ёлочными игрушками. Именно столько насчитала Лин до того, как это начало надоедать. Ей всё чаще приходилось засматриваться на разношёрстный товар наспех сооружённых лавчонок, слишком уж заманчиво звучали лозунги их владельцев. «Лучший на Вайне! Работа моих собственных рук!» вылетало из каждого рта, что только мог говорить, а если совсем крохотному человечку и такое не было под силу, то он никогда не стеснялся подбегать к заскучавшему прохожему с корзинкой маленьких хлебных пампушек, но не затем, чтоб продать их, а ради одного лишь многозначительного взгляда. Когда одна из таких малюток вручила Лин её порцию на святой воде сотворённого хлеба, она не смогла не улыбнуться. Пара больших и, как им то подобает, наисчастливейших глаз уставились на неё с немым поздравлением. Лин улыбнулась ещё шире и с благодарностью приняла уготованное ей подношение. Дитё без лишних прелюдий удалилось к следующему своему новообретённому другу.

Стоило малышу отвернуться, как губы Лин в мгновение распрямились. У неё не было сил стараться и потакать правилам приличия, но один только детский взгляд наложил вето на все отказы. Никто не мог уличить Лин в притворстве, ведь ни одна душа попросту не обращала на неё внимания. Как и всегда, она оставалась частью толпы, и не смела и подумать о том, чтобы жаловаться. Потому что и сама Лин смотрела на всех равнодушно.

Сборище зевак увело её далеко за пределы Сан-Себастьяна, а Лин и не сопротивлялась. В центре первого Округа всегда можно было найти что-то стоящее, ведь не даром именно здесь стоял памятник Луису Кортесу, так активно завлекающий и туристов, и тех, кто и так мог смотреть на него из окна своего дома. Яркие вывески прятали за собой бывших прохожих, что уже успели на обед приземлиться в одном из множества кафе, а бесчисленные вымпелы золотистой тесьмой сверкали под редкими лучами солнца. «Дориан Грей» — гласила одна из вывесок. «Винная лавка при поддержке винодельной Сафэкса» — добавляла другая. Очередь в неё собиралась ещё на улице, бурной рекой вливаясь во всё не убавляющуюся массу тех, кто так желал отведать диковинных напитков. И то не даром, ведь Сафэкс находился не где бы то ни было, а непосредственно на Ньюэре. Одно из падших Колец всё же успело снабдить своих подчинённых всем необходимым, вот только запасы их были ограничены и невосполнимы. У названия города красовался ещё не успевший высохнуть прямоугольник. Кто-то оставил приписку прямо над Сафэксом, и у Лин не возникало сомнений, что заслуживало там находиться одно единственное слово. «Падший». Теперь невозможно было коснуться Нью без напоминания о судьбе, что пришлась ей на долю четыре года назад.

Лин долго стояла у одной из витрин, делая вид, будто рассматривает чудные фарфоровые чайнички. Ангелы на них улыбались до того прелестно, что становилось тошно. Словно бы они лишний раз норовили напомнить Квон Лин о том, как и она сама любила притворяться фарфоровой куколкой с идеальной бархатной кожей. Но мучения не прошли даром — Лин узнала то, что хотела. Заговорщически переговариваясь, случайные дамы шептали о том, что это последний завоз. «Больше Нью не будет поить нас своей кровью. Как жаль, что в ней её не осталось». Молодые люди смеялись так, будто ничего забавнее в жизни не слышали. А Лин была точно уверена, что это люди. Фолки просто на просто не умели высмеивать чужое горе. Но зато они прекрасно могли уступать своё место в очередях.

Ей нужно было лишь притвориться огорчённой, чтобы её нехитрый план пришёл в работу. Белые ресницы тут же недоумённо захлопали, так и не осознав, что их доверчивым хозяином пользуются. Бросив с пару шаблонных фраз и одарив слишком любезного фолка многозначительным взглядом, Лин шагнула вперёд. Фолк тут же отступил и прошёл в конец очереди. Конечно, по её правилам было немыслимо занимать друзьям и знакомым даже в том случае, если по собственному выбору ты находишься в подчинённом положении, ведь каждый бокал вина Сафэкса был на счету. Благо Лин никогда и не была намерена спорить с тем, что фолки считают себя недостойными людей.

Пара явных знатоков перед ней точно знали, что им нужно. Мама всегда учила Лин не вскрывать чужие тайны, если её о том не просят, но теперь слова Бао не имели силы. Лин запомнила каждую чужую фразу и точь-в-точь повторила