В голосе Висенте было что-то задушевное, теплое. Покровительственный или поучительный тон в устах худощавого юноши с едва пробивающейся щетиной, впавшими глазами и темными кругами вокруг них, с ресницами лишь немного короче, чем в детстве, звучал комично.

– У тебя остался всего один день для подачи заявления. Чего тебе стоит? А потом посмотрим, как быть дальше.

– Но если я подам заявление и поступлю, то буду обязан учиться, а мне неохота.

– Да я же готов оплатить! Если не поступишь в государственный университет, я могу профинансировать твою учебу в частном. Ведь эти дерьмовые заведения почти одинаково дорого обходятся в нашей несчастной стране.

– Какой тебе смысл влезать в долги из-за моего университетского образования. Я же обещал тебе, что начну учиться, когда обучение станет бесплатным, – упорствовал Висенте.

Это оправдание возникло каким-то чудесным образом, и Висенте, дабы придать больше веса своему аргументу, поначалу всячески за него цеплялся. После многократного повторения оно превратилось в убеждение. Висенте участвовал во всех манифестациях, требующих бесплатного высшего образования, и даже некоторое время исполнял функции вице-президента студенческого союза в своей субсидируемой частной школе. Он вполне доверял студенческим лидерам, которые уже в марте готовились занять в парламенте свои депутатские места. И верил, хотя и гораздо меньше, в благие намерения недавно переизбранного президента страны Мишель Бачелет. Да, ему очень хотелось, чтобы просвещение в Чили стало, как обещает лозунг кампании, бесплатным и качественным, хотя пока что следовало честно признать: даже если бы оно уже сейчас было бесплатным и качественным, он не стал бы поступать в университет. Или, во всяком случае, не сразу.

– И ты действительно надеешься, что все эти ублюдки, как по волшебству, договорятся и сделают высшее образование бесплатным? – вопросил Леон.

Его возмущение прозвучало фальшиво. Если бы, к несчастью, Леон вдруг стал депутатом, сенатором или правительственным чиновником и вошел в число тех, кого называл «ублюдками», то, вероятно, действовал бы точно так же, как они сейчас. В его тоне присутствовало и нечто беспомощное: иногда Леону казалось, что правильнее было бы поступить по старинке – стукнуть кулаком по столу. Хорошо бы иметь возможность заставить сына изучать хоть что-то, все равно что. Но проблема в том, что Висенте – хороший сын, а моральный авторитет Леона – на нуле, поскольку он вообще-то отец никудышный. Настолько плохой, что всего пару лет назад внезапно обнаружил: оказывается, его сын веселый, приятный и даже умный. И решил, что, быть может, не такой уж он плохой отец, если сумел произвести на свет сына с такими качествами.

Хотя Леон иногда забывал позвонить Висенте, и, несмотря на то что из-за выдуманных чрезвычайных ситуаций нередко «кидал» сына, в последнее время ему доставляло удовольствие общаться с ним. Особенно отцу нравилось хвастаться им, знакомить его со своими приятелями, нахваливая, как автомобиль последней модели или красотку, с которой крутил роман. Висенте все это понимал или, по меньшей мере, догадывался. И подозревал то, о чем Леон не догадывался даже интуитивно: его отец нуждается в нем гораздо больше, чем он в своем родителе.

– Ну, нельзя же быть таким наивным, Висенте. Ты на самом деле надеешься, что образование в Чили когда-нибудь станет бесплатным?

– Именно это они и обещали стране, – убежденно ответил Висенте.

– И ты действительно им веришь?

– Они пообещали публично, на всю страну.

– Неужели ты веришь политикам?

– Нет, но я верю гражданскому движению. И молодым, новым депутатам.

– Эти гребаные козлы ничего не умеют делать и для начала приберут к рукам то, что им положено. Прежде всего – депутатские полномочия. Красиво жить не запретишь! Они не привыкли делать кому-то добро!

– А ты за кого голосовал, папа?

– Ни за кого. Всем и так было известно, что победит Бачелет. Я не ходил на выборы. Во время первого тура пошел на пляж, а во время второго собирался проголосовать, но не смог оторваться от просмотра сериала «Во все тяжкие». До чего же хороша там шлюшка, ты видел?

– Нет еще.

– Многое потерял.

– Я собираюсь посмотреть.

– Значит, ты голосовал оба раза?

– Конечно.

– Ну и что ты при этом чувствовал? Что изменяешь мир?

– Не знаю. Многие мои приятели не голосовали, они не доверяют этой системе.

– А ты ей доверяешь?

– Немного, но ведь Бачелет обещала бесплатное образование и новую конституцию.

– Ха, новая конституция! Держи карман шире. То же самое и с бесплатным образованием, Висенте, неужели ты не понимаешь! Если бы и вправду образование в Чили стало бесплатным и качественным (лучше не использовать здесь кавычки, которые Леон изображал с сарказмом Гомера Симпсона, и к тому же сам его голос злоупотреблял кавычками, курсивом и многоточием. А поскольку он говорил еще и громко, следовало бы писать все это заглавными буквами, и тогда эта страница выглядела бы ужасно) – даже если бы все осуществилось, это потребовало бы много времени.

– И сколько же?

– Не меньше десятка лет, – заявил Леон с легкостью человека, привыкшего иметь дело с цифрами. – А может, и все пятнадцать, двадцать.

– Так много?

– И это в лучшем случае – при проявлении максимума политической воли, наличии удачи и хороших макроэкономических показателей, потому что они важнее всего, – не менее пяти-шести лет.

– Через пять лет мне исполнится двадцать три, я буду еще молод. Буду как те бездельники-студенты, которые тысячу раз меняют профессию, пока не найдут свое призвание, – вздохнул Висенте.

– Ты боишься неудачи, и я ее тоже боялся в молодости, это вполне нормально, – успокоил его Леон.

Висенте совершенно не ясно, чего же достиг его отец кроме неудач, хотя, конечно, и трудно представить, что Леон имел в виду под понятием «успех» (или «неудача»). Разумеется, Висенте опасался провала и именно поэтому сопротивлялся тому, чтобы его пасли вместе с остальным стадом. Потерпеть неудачу для него означало проснуться вдруг посреди унылого существования, приговоренным к жалкой пожизненной работе.

– А ты действительно не знаешь, в чем твое призвание?

– Конечно, знаю, и тебе известно, папа, – ответил Висенте, устав повторять одно и то же. – Это поэзия, и я хочу стать поэтом.

– Но чтобы стать поэтом, не обязательно учиться в университете.

– Поэтому я и не хочу поступать в университет.

– Но там можно изучать литературу.

– А я хочу быть поэтом, но не желаю изучать литературу. Точнее, хочу ее изучать, но не сейчас. Могу начать учиться, когда стану более зрелым.

Леон посмеивался, но был растроган и ничего не мог с собой поделать.

– Ты уже вполне созрел. И вырос порядочным человеком.

– Спасибо, папа, но я имею в виду, что стану более зрелым поэтом, менее подверженным влиянию. Через пять лет – в самый раз. А сейчас я мог бы работать, накопить