капризное совпадение. На следующее утро Джесси исчезла, и Прю охватили подозрения. Она думала, что навсегда изгнала их из своей жизни, поэтому ей было больно не доверять Джесси. На письменном столе лежали чилийские романы и фильмы, с помощью которых они намеревались подготовиться к поездке в Чили, однако Прю уже не хотелось ничего. В день вылета она звонила Джесси десять, тридцать раз, пока та не ответила и не сказала правду. При этом она так сильно опасалась ранить Прю, что это получилось еще болезненнее. «Благодаря тебе я многое поняла», – вот мелодраматическая вступительная фраза, повторяемая каждый раз, когда чувствуешь головокружение, которое подкрадывается, когда нам известно, что действие следующей фразы окажется непоправимым.

Потрясенная Прю отправилась в аэропорт. Красивая любовная история стала такой же грубой, как те, о которых она поведала именно Джесси, и только ей. И, воздавая должное оптимизму, она понадеялась, что, как бывает в ситкомах, Джесси в последний момент примчится в аэропорт и попросит прощения. Но она там так и не появилась.

Прю заняла свое место в самолете и провела десять часов в воздухе, как под наркозом, а в аэропорту Сантьяго передвигалась, как зомби, чтобы добраться до стыковочного рейса. Чувствуя полное опустошение, она совершила второй перелет и с показным терпением дождалась появления своего новенького рюкзака, который покупала вместе с Джесси в Чайнатауне дождливым утром лишь несколько недель назад. Затем обменяла сто долларов на песо и получила пачку денег, показавшуюся неисчерпаемой. Прю поискала нужный автобус, однако, как ни странно, ни один не направлялся в Сан-Педро-де-Атакаму. Она подошла к водителям, которые курили и смотрели футбольный матч на большом мобильнике. Спросила по-испански, как ей добраться до Сан-Педро-де-Атакамы; мужчины посмотрели на нее с похотливым любопытством.

– Вы меня понимаете?

– Конечно, – снисходительно ответил один из них. – Вам надо в Сан-Педро, и я могу вас туда отвезти. Без проблем.

Остальные рассмеялись, но Прю предпочла думать, что они смеялись не над ней. Она взобралась в огромный фургон, в котором была единственным пассажиром. Путь до места составил не два часа, как она рассчитывала, а всего двадцать пять минут. И тогда Прю поняла, что ошиблась, однако ей понадобился еще час, чтобы осознать и оценить произошедшее: она приехала в Асьенду-Сан-Педро, маленький городок в области Атакама, а не в Сан-Педро-де-Атакаму, в области Антофагаста. Путаница оказалась необычной, но и не такой уж редкой: вместо того чтобы приземлиться в Каламе или Антофагасте, Прю прилетела в аэропорт Копиапо́, именуемый Пустыней Атакама, что, несомненно, и ввело в заблуждение. Дело в том, что это место – более чем в восьмистах километрах от Сан-Педро-де-Атакамы.

Билеты покупала Джесси, повторяла Прю, я такую ошибку не совершила бы и не выглядела бы сейчас тупой янки, заплутавшей в самой отдаленной стране мира.

Поскольку у Леона был свободный день, он предложил сыну прогуляться по книжным магазинам Провиденсии. Висенте обнаружил несколько книг, которые хотел бы прочитать, особенно антологию современной ирландской поэзии и сборник не публиковавшихся прежде стихов Энрике Лина. И хотя отец предложил купить их для него, Висенте не согласился, потому что понял, что в нынешних обстоятельствах, с приближением срока подачи заявления в университет, это сыграет роль взятки. Но, в конце концов, он все-таки выбрал три самые дешевые книжки поэтов, которые были старше его на пятнадцать-двадцать лет – будь они футболистами, считались бы уже ветеранами на пороге пенсии. Однако поскольку они – поэты, то их продолжали называть «молодыми», потому что занятие поэзией денег не приносит, но значительно продлевает молодость.

Они заняли столик в кафе, где часто бывали некоторые прозаики, что было Висенте очень не по нраву. Не сами писатели – их он не мог ненавидеть, поскольку не читал их произведений (он очень редко интересовался прозой). Просто ему было известно, что отец привел его туда поглазеть на прозаиков, как на обитателей зоопарка, хотя в детстве Леон не водил сына в зоопарк (теперь, похоже, он пытался восполнить пробел). Висенте полакомился кусочком очень вкусного апельсинового блинного пирога, а его отец продолжил заказывать кофе и налегал на сэндвич с жареным цыпленком, как будто и не обедал. Леон снова фальшиво откашлялся, чтобы возобновить разговор – вопреки воле сына, да еще и в зоопарке прозаиков, ведь парень догадывался, что папа способен подойти к одному из них, чтобы подкрепить свои аргументы с его помощью. Поэтому Висенте прервал трапезу, сославшись на срочный звонок матери и необходимость немедленно пойти домой. Отец неожиданно предложил его подвезти, но Висенте отказался, ведь на самом деле ему не хотелось домой. Но Леон ничего не желал слышать, и они пошли на парковку.

Леон попытался возобновить разговор все на ту же тему, однако Висенте отвечал односложно, роясь в бардачке в поисках дисков и не находя ничего подходящего. Затем включил записи рок-группы «Уайт Лайон», которую считал ужасной. Он слушал первые секунды каждой песни альбома, которые когда-то уже слышал по радио, и философски размышлял: как же печально, что кому-то по имени Леон[21] нравится группа под названием White Lion («Белый Лев»). Висенте попытался сосредоточиться на музыке или на образе своего отца, в молодости слушающего виниловую пластинку с этими записями. Наверное, тогда он был длинноволосым, носил неряшливые усы… Возникший образ показался Висенте комичным. Он тут же напомнил себе, что компакт-диск и теперь находится в бардачке отцовского автомобиля, а значит, папа по-прежнему слушает его, но не для того, чтобы вспомнить старые времена, а потому, что записи ему действительно нравятся. Должно быть, и сегодня утром Леон включал этот самый диск. Висенте вообразил пафосную сцену: отец едет на работу, уже наполовину облысевший, с морщинами на лице, предательски указывающими на течение времени (любопытно, что наречие «предательски» обычно возникает в мыслях, но не в стихах), слушая этот медоточивый и слабоватый глэм-рок. Окно автомобиля опущено, папа курит в полной уверенности, что выглядит круто… Висенте полагал, что отец постоянно боялся потерпеть неудачу, и она его все-таки настигла. А что было бы, если бы такого не случилось? Увы, теперь это похоже на неразрешимую проблему, вечную загадку.

Когда они уже подъезжали к дому, до Висенте дошло, что его отец не настаивает больше на серьезном разговоре и вообще молчит. Очевидно, с ним что-то не так, ведь обычно он болтлив за рулем, разглагольствует о дорожном движении, например, о светофорах или, что особенно раздражает, комментирует процесс вождения («вот сейчас я поверну налево», «я его сейчас легко обгоню», «мне надо включить «дворники»). Однако теперь Леон не произносил ни слова, и, внимательно присмотревшись к нему, Висенте заметил: лицо отца побагровело, потом приобрело