Хотя Висенте говорил вполне серьезно, Леон засмеялся и быстро погладил его по голове.

– О, мой поэт, мой чилийский поэт, – воскликнул он.

– Прекрати, папа, – потребовал Висенте со злостью или обидой, или с тем и другим сразу.

– И куда же ты хочешь поехать?

– Не знаю, наверное, туда, где не бывал, а таких мест много. Темуко, Койайке, Пунта-Аренас. И на север, в Ики́ке.

– Я-то думал, ты желаешь посетить Париж, Рим или Нью-Йорк.

– Их тоже, но потом.

Они молча принялись за десерт – папайю с яблочным мороженым и заварным кремом. Разговор зашел о футболе, которым Висенте уже не интересовался, однако старался идти в ногу со временем как раз для того, чтобы было о чем потолковать с отцом. Затем они пили кофе, вероятно, слишком много кофе.

Прю и Джесси познакомились, когда получали степень магистра в Техасском университете, и вскоре стали соседками по комнате сначала в Остине, а затем в Вильямсбурге, на бывшей швейной фабрике, превращенной в гигантскую квартиру, где могли спокойно разместиться десять человек, – но беспокойно жили около двадцати. Они вдвоем подрабатывали в барах и писали статьи о культуре в новых журналах, мечтая о великом прорыве в более престижные издания.

Единственное, чем они не занимались вместе, так это любовью. Бо́льшую часть времени бегали на свидания, которые ни к чему не приводили, поскольку обе обладали уникальным даром путаться с наихудшими кавалерами: словно были специально озабочены встречами с самыми глупыми, жестокими и подлыми из всех. Так продолжалось, пока Прю не познакомилась с Беном, парнем лет тридцати с волнующими голубыми глазами. Он много лет работал над докторской диссертацией по компьютерным технологиям и был коренным ньюйоркцем, что с самого начала выделяло его среди других, поскольку Бен был единственным человеком, родившимся и выросшим в Нью-Йорке, которого Прю встретила за пять лет. Все говорило о том, что родители Бена – миллионеры: они обитали в сказочном особняке из бурого песчаника в Парк-Слоупе, в четырех кварталах от Проспект-парка, где Бен занимал квартиру в таунхаусе. Он был абсолютно независим от своих «предков», с которыми, по его словам, ссорился не на жизнь, а на смерть. Когда Прю поинтересовалась, как же он может так сильно ругаться с родителями и в то же время жить в их доме, Бен взглянул на нее, словно говоря: ничегошеньки ты не понимаешь.

Бен часами просиживал перед телевизором, поглощая юмористические программы. Он устраивался на диване с несколькими бутылками пива и щедрой порцией макарон с сыром, что вполне обычно, а вот что было необычным и странным, так это то, что такое хобби явно не доставляло ему удовольствия. По его жестам никак нельзя было понять, одобряет он что-то или нет, и казалось, Бен вовсе не шуткам внимает, а смотрит скучные новости о процветании какой-нибудь скандинавской страны, или бесконечный чемпионат по гольфу, или реалити-шоу с участием немых, доходяг и импотентов. В повседневной жизни он был способен смеяться, причем весьма раскатисто, а тут, при виде телевизионных комиков, в лучшем случае реагировал гримасой, которую довольно трудно было расшифровать. Поначалу Прю думала, что Бен серьезно относится к комедиям, потому что намерен тоже стать комиком, и, хотя он категорически отрицал это, предположение его новоиспеченной невесты не выглядело ошибочным. Бен смотрел выступления комедиантов не потому, что считал их забавными, а чтобы поучиться или, точнее, изучить традицию. А также дабы познакомиться с выступлениями их коллег, потому что он смотрел классиков, таких как Джордж Карлин и Джоан Риверз, с тем же вниманием, что и современников вроде Дэйва Шаппелла и Луи Си Кея, или дерзких выскочек, которые только что попытали счастья на конкурсной стендап-сцене.

Подобная гипотеза объясняла также, почему Бену не нравится быть в компании Прю, когда он сидит перед телевизором. Сначала она устраивалась рядом с ним с бокалом белого вина, выдавала остроумные комментарии и заливалась смехом, но Бен полностью ее игнорировал. И хотя он выражался деликатно, было очевидно, что сейчас он предпочитает одиночество. Единственной, с кем Бен разделял свое увлечение, а точнее, молчаливое пристрастие к комедийным шоу, была его кузина Марта, сорокалетняя, болезненно худая женщина, которая, не будучи немой, изъяснялась односложными словами, за исключением тех случаев, когда с поразительной серьезностью комментировала вместе с Беном блеклые номера комиков. Как и ее двоюродный брат, Марта не смеялась перед экраном, но она, в отличие от Бена, похоже, вообще не умела смеяться или даже улыбаться в обыденной жизни. Ее бледное лицо казалось несовместимым с выражением эмоций.

Однажды вечером Прю и Бен решили отметить дату – первые четыре месяца совместной жизни. Их любовные отношения были таковы, что Прю, как пятнадцатилетняя девочка, с самого начала привыкла праздновать подобное, и приготовила Бену сюрприз. Однако выйдя из метро, он понял, что они направляются в «Комеди Клаб», и заявил, что не желает идти в это ужасное место. И все-таки неохотно побрел туда, но бо́льшую часть времени просидел, уставившись в пол и смеясь, хотя его смех отличался от обычного: был вымученным и почти механическим, скрытным, чтобы окружающие не заметили, что ему неприятно видеть происходящее. Прю подумала, что Бен так мучается из опасения, что комики обратятся к нему. Впрочем, эта мысль тут же показалась ей нелогичной, ибо биография Бена вряд ли могла предоставить достаточно материала для работы «с массовкой» (типа «Откуда ты?» – «Из Нью-Йорка», – «А, ну тогда извини, поищу какого-нибудь иностранца, чтобы поиздеваться над его страной»). Через сорок минут стало слишком очевидно, как ужасно мучается Бен, ей даже показалось, что он страдает, поэтому они ушли.

Тем же вечером – весьма неожиданно, словно неприятный поход в клуб понадобился Бену, чтобы принять важное решение, – он настоял на разговоре об их будущем. И заявил, что настроен серьезно, не желает транжирить время и хочет иметь много детей. А Прю это пугало, потому что, как и многие понаехавшие в Нью-Йорк, она уже решила, что не станет заводить детей, полагая, что материнство вынудит отложить карьеру. И хотя со стороны было заметно, что ее карьера уже давно перестала быть многообещающей и даже давала сбои, иллюзия собственного пребывания в центре мира сохранялась и влияла на Прю.

Она проводила много времени в квартире Бена, что вызывало недовольство у Джесси, нывшей, что скучает по ней, и у Марты, продолжавшей смотреть телевизор вместе с двоюродным братом и вынужденной смириться с тем, что иногда приходится откладывать свои визиты. Однажды днем, ранней осенью, выходя из дома Бена, Прю заметила, что Марта глазеет на нее со второго