слюдяное окошко и его изумленному взору предстал не унылый осенний пейзаж с голыми деревьями с остатками листьев на кое-каких ветвях под серым небом, а дворовые избы и сараи усадьбы Голицыных, покрытые снегом, сверкающим под солнцем.

— Карр-р! — снова послышалось на осине возле паволуши.

— Чтоб ты сдох, проклятый! — зло пробормотал Петр, досадуя на надоедливую птицу, и с силой захлопнул окно.

Впервые молодой Басманов осознал насколько сильно он опустился, горюя по умершей жене и необычайно жалким он показался не только в глазах царского посланника, но и в своих собственных. И Петр принял твердое решение вывести себя из этого постыдного состояния, и снова стать верным слугой своему благодетелю и царю Борису Годунову.

— Василий Фомич, передай Великому Государю, что я послушен его воле и в сочельник буду с ним, — решительно сказал он, и Курляев, довольный успехом своей поездки к Басманову поехал обратно в Кремль.

Петр Басманов сходил в баню, с помощью цирюльника привел в порядок свои отросшие волосы и бороду, и в канун святого праздника вышел во двор одетый в богатый белый кафтан с широкими застежками, украшенными жемчугом и золотыми кисточками. На голове его красовалась новая соболиная шапка, а ноги были надежно обуты в красные сафьяновые сапоги. Он снова стал завидным женихом в богатом наряде, а моложавость внешности приводила к тому, что его часто принимали за младшего брата Ивана. Русый волос, статная фигура, привлекательные черты лица делали его заметным и в царских палатах, где в красавцах не имелось недостатка, и взгляд очарованных его привлекательной внешностью сенных девушек преимущественно останавливались на нем, минуя прочих молодых дворян.

По взмаху руки Петра два конюха привели ему за уздцы нетерпеливо бьющего копытом чалого коня Енисея, на котором блистал шитый золотом чепрак из малинового бархата. Четвероного красавца подарил ему царь Борис, и отборный, отличающийся быстротой и силой конь стал любимцем воеводы Басманова. Молодой боярин легко вскочил на него верхом, и толпа дворовых холопов приготовилась сопровождать его пешком до самого Кремля.

Но стоило Петру Басманову тронуться в путь, как огромный ворон с размаха уселся на ветку осины и снова стал настойчиво подавать голос:

— Каррр-р, карр-р, карр-р!

— Да что ты привязался ко мне, чертово отродье⁈ Что за беду ты мне снова пророчишь?!!! — в сердцах воскликнул молодой боярин и подняв с земли припорошенный снегом камень, бросил его в своего пернатого преследователя.

Метко брошенный каменный снаряд достиг цели. Большая птица быстро замахала крыльями, пытаясь удержаться на ветке, и поднимая возле себя снежную пыль. Ценой больших усилий она удержалась на месте и склонив голову посмотрела умными глазами на Петра Басманова.

— Нет, не испугаешь ты меня, черный ворон, все равно поеду в Кремль, как бы ты не каркал, — гордо сказал Петр, и резко тронул поводья, заставляя своего аргамака пуститься вскачь.

Он ехал по старым улицам Москвы, наслаждаясь забытым чувством полета на быстро скачущем породистом скакуне, но скоро черная тоска, которая неотступно гналась за ним со времени похорон его молодой супруги и крошечного сына вновь овладела им. Петр видел нарядно одетых посадских людей, спешащими семьями в свои приходские церкви, и ощущение невосполнимой утраты вновь до остатка заполнило его скорбящее сердце.

Молодой боярин доехал до Успенского собора, когда совсем стемнело. Величественный собор высился над стольным градом как башня, полная огней, освещающих большой двор, и только высокое морозное небо с ярко блистающими звездами и полной луной могло соперничать с ним великолепием. Рождественская служба уже началась, и возле парадного входа никого не было кроме двух-трех конюхов, осаживающих норовистых коней своих хозяев.

Петр Басманов нетерпеливо оглянулся назад. Его холопы заметно отстали от него, и ему нужно было дождаться их, чтобы с достоинством войти со своей свитой в храм. Тут храмовой двор снова осветился многочисленными огнями после прибытия новых высокопоставленных лиц, не дававших места менее знатным посетителям. Отряд стрельцов заранее плотной стеной окружил едущий празднично убранный возок, создавая мощный заслон вокруг него, через который невозможно было проникнуть лиходеям.

Петр всмотрелся повнимательнее, и досадливая гримаса скривила его лицо. В сопровождении дворовых боярин на расстеленную перед ней ковровую дорожку не спеша ступила ненавистная ему сухопарая царица Мария и два священника в праздничном облачении поспешно подошли к ней, намереваясь сопроводить супругу Бориса Годунова на предназначенное ей место. Молодой боярин так и остался во враждебных отношениях с дочерью Малюты Скуратова, и его встреча с ней не обрадовала. Новая царица упорно чинила ему всяческие препятствия в продвижении его службы при царском дворе и, если бы не царь, по-прежнему благоволивший к нему быть бы Петру Басманову и его брату Ивану изгоями в Кремле.

Вслед за матерью на ковровую дорожку ступила ногой и царевна Ксения, поддерживаемая за руки няньками. Молодой Басманов с невольным любопытством взглянул на нее, интересуясь так ли она хороша как о ней рассказывает восторженный московский люд — и красоты царевна Ксения неписаной, и поет она в церковном хоре как ангел и рукодельница из нее знатная, Богу и всем его святым угодная. Это была почти единственная возможность для подданных русского царя — случайно увидеть женщин царской семьи, когда они по большим праздникам входили в церковь. Цариц и царевен берегли пуще глаза как величайшее сокровище и мало кто из придворных удостаивался видеть их, и тем более разговаривать с ними.

Лица царевны дерзкий окольничий поначалу не мог разглядеть, оно было скрыто фатой, спускающейся с верха кокошника. Но сильный порыв ветра сорвал фату с дорогого девичьего убора, обильно жемчугами и сапфирами украшенного, понес ее куда-то в сторону Москвы-реки, и двадцатилетняя царевна Ксения предстала перед Петром Басмановым во всей красе своей расцветшей девичьей прелести.

Чудны были ее большие черные очи на белом как снег лице, пышная темная коса выбивалась из сверкающего сапфирового убора как вода в половодье из тесных берегов реки, губы алели как рябина этой зимней порой. Царевна Ксения была выше среднего роста и держалась с тем достоинством, что придавало ей царственный облик, внушающий почтение. Правильные и изящные черты ее лица делали ее настоящей красавицей, но не это покорило в ней с первого взгляда Петра Басманова, зоркий глаз которого сразу разглядел все ее достоинства. В Москве почти все русские девушки являлись привлекательными девицами, уродливой среди них не находилось даже если искать днем с фонарем и девичьей красотой москвичей трудно было удивить. Но только от Ксении Годуновой исходил мягкий свет