Одежка, перешитая из оставшихся от покойного отца обносков, была единственной и носил ее Йосу постоянно, мылся - когда дождь пойдет, а горячей воды, пожалуй, не видел никогда.

Нет, вести Йосу к князю в первозданном виде было совершенно невозможно...

Поэтому его помыли чуть теплой водой, обрядили в самое маленькое из найденных кимоно слуг и, обильно оросив духами, явили пред светлые княжеские очи.

Все это заняло немало времени, и когда ошеломленного и окончательно растерянного Йосу ввели (а скорее - почти внесли) в княжеские покои, день уж перевалил на вторую половину.

Йосу был в полном ужасе от необходимости говорить с Князем, о суровости и строгости которого в деревне говорили лишь шепотом - и от этого ужаса у него подкашивались ноги и деревенел язык.

Но природное детское любопытство заставляло его при этом стрелять глазками во все стороны, в попытках как можно больше увидеть и запомнить.

Всё поражало Йосу: обилие людей, их яркие одежды, громадная кухня, где его мыли, обилие незнакомых запахов и звуков. Все было необычайно. Настолько, что даже некоторые слова Йосу не сразу понимал. Временами ему казалось непонятным, что ему говорят или о чем спрашивают, словно в замке говорили на чужом языке.

Но вот двери покоя распахнулись и Воевода Правой Руки протащил мальчика через весь зал, чтобы буквально бросить его к ногам князя.

Сам же он опустился на колени рядом и после дозволения говорить, сообщил князю что случилось и зачем он притащил этого испуганного мальчишку...

Йосу не очень вслушивался в отрывистые фразы военачальника, а исподволь глазел по сторонам любопытными глазками, понимая, что увидеть такое великолепие ему в жизни больше не удастся...

***

А посмотреть мальчику из нищей деревни было на что.

Стены зала были увешаны яркими шелками вышитых знамен - и у каждого знамени стоял воин стражи, грозный, как демон смерти и неподвижный, как дерево.

Потолок был столь высок, что показался мальчику серединой дороги к небу.

Гладкий пол блестел темным лаком, как драгоценная шкатулка - Йосу однажды видел такую, когда воины князя приезжали за налогами - в нее княжеский Министр сложил монеты.

К удивлению Йосу, он увидел в зале и своего оборванного ночного спутника.

Слепой Хоити сидел на циновке по левую руку от князя и на коленях его лежал музыкальный инструмент с натянутыми струнами. Йосу никогда не видел такого и даже не представлял, как он может звучать.

Рядом с Хоити сидели еще двое музыкантов. Один из них держал флейту, а другой - маленький барабанчик. Йосу вдруг понял, что музыкант с барабаном и лицом, раскрашенным черными кругами и полосами, как у кошки, - женщина.

На самого же Князя Йосу поднять глаза опасался - и потому видел лишь ножки стула в виде черных звериных лап и носки сафьяновых княжеских сапог, украшенных вышивкой и золотыми гвоздиками...

Между местом музыкантов и парадным стулом князя стоял еще один богато украшенный стул - и на нем восседал чужеземец. Это была такая диковина, на которую Йосу уставился, забыв всякие приличия.

И хотя в деревне он уже видел круглоглазых, но присутствие чужака в зале у Князя, на почетном месте, невероятно изумило Йосу.

Из изумления мальчика вышиб звонкий подзатыльник, прилетевший от Воеводы.

- Рассказывай, бестолочь, - прошипел грозный старик.

Рассказывать четвертый раз одну и ту же историю было несложно и слова полились из Йосу гладенько и складно....

***

- Небесный Князь, староста нашей деревни, верный твой слуга Митакоми, послал меня с известием, что деревню нашу захватила шайка иноземных солдат. Всех жителей деревни заперли в сарае, а сами в заводят корабли в рыбацкую бухту, и с них поднимают еще солдат, число которых велико. Староста Митакоми нижайше просит простить, что не смог сообщить большего или послать кого-то более смышленого, потому как в проделанное в стене отверстие смог проникнуть лишь малый ребенок...

Князь выслушал слова Йосу с отсутствующим видом, и обратился к воеводе: "Что скажешь?"

- Я послал разведчиков, владыка, - ответил старый военачальник. - И объявил сбор. Разведчики еще не вернулись...

Князь кивнул и погрузился в задумчивость.

В зале приемов повисла гнетущая тишина, которую внезапно прорезал раскатистый храп князя...

Всхрапнув, князь вздрогнул, вскинул голову и пробудился.

И Йосу вдруг понял, что Князь-то пьян...

Уж пьяных ему навидаться довелось в достатке. Эрготоу в руках рыбаков бывало чаще, чем монеты...

***

Пробудившийся князь повернулся к чужеземцу, сидящему по левую руку и продолжил беседу, как ни в чем ни бывало...

- Видишь, Мастер Фигур, воистину живем в Конце Времен! Раньше чужеземцев на наших землях не бывало вовсе. А нынче - то султанский посол, то султанская армия, вот ты, шествующий к Императору со своим зверинцем, теперь вот эти вот - неизвестно кто... Не иначе прогневал чем-то Сын Неба Богиню, зачастили пришельцы на берег Амаро...

И тут он вспомнил о Йосу: "Ступай, мальчик, твои слова услышаны..."

Однако в беседу вступил тот, кого Князь назвал Мастером. Голос чужеземца был груб, но слова вполне понятны.

- Скажи, угодный Небу Князь, разве ты не наградишь за доблесть этого ребенка?

Князь сначала недоуменно воззрился на гостя (с таким видом смотрят на заговоривший чайник), а потом расхохотался.

Смеялся он долго и с удовольствием, отфыркиваясь и багровея лицом с каждым раскатом оглушительного хохота.

- Доблесть? В чем доблесть этого маленького оборванца?

По длинному, как лошадиная морда, лицу чужеземца Йосу не мог понять его чувства, но в словах слышалось удивление.

- Но как же, Избранный Небесным Вниманием, разве он не совершил нечто, что было бы недостижимым для другого ребенка его лет? Ведь он очень мал. Сколько ему лет? Шесть? Семь? Наши дети в такие годы еще не готовы ходить в Степь сами. А он бежал через ночной лес, чтобы принести важное известие тебе, Князь. Разве это не доблесть? Разве это не заслуживает награды? Разве не вырастет из него преданный слуга тебе, Обласканный Милостью Небес?

Князь снова коротко рассмеялся, будто чужеземец сказал нечто смешное, но наивное, как детская попытка пошутить в кругу взрослых.

- Нет доблести в том, чтобы исполнить свой долг - а долг крестьян служить своему Князю той службой, которая уготована им по рождению. И потому нет смысла награждать за эту службу. Это как если бы я награждал пальцы