пергамене на данном этапе зашли в тупик, однако совершенно неожиданно открылась новая перспектива для исследований. В книге специалиста по геральдике Фаустино Менендеса Пидаля, посвященной средневековым испанским печатям, я нашла упоминание о привилегии Альфонсо Х городу Ортигере, которое сопровождается подстрочным примечанием. Из него следует, что существует не только петербургская копия, но и оригинал привилегии. Подлинник находится в месте, где его вряд ли бы стали искать медиевисты – в Фонде писателя и публициста, лауреата Нобелевской премии 1989 г. Камило Хосе Села (1916–2002). Фонд (Fundación Camilo José Cela de Padrón) расположен в галисийском городе Падроне, где родился писатель.

Ф. Менендес Пидаль не указывает источник своей информации, его примечание предельно кратко, однако из него следуют два важных вывода. Во-первых, оригинальный документ на каком-то этапе находился в том же архиве Асторги[457], где и наша копия. Во-вторых, писателю Хосе Села он был передан Антонио Родригесом-Моньино (Antonio Rodríguez-Moñino, 1910–1970) – известным филологом, библиографом, собирателем фольклора Эстремадуры, коллекционером редких книг и гравюр. Он приобрел привилегию Альфонсо Х на знаменитом рынке Эль-Растро в Мадриде. К сожалению, даже приблизительное время покупки мне выяснить не удалось. Насколько можно судить, Родригес-Моньино подарил привилегию Альфонсо Х в знак благодарности: писатель был одним из тех, кто не отвернулся от ученого во времена франкистской Испании. Дело в том, что Родригес-Моньино, заведующий кафедрой испанского языка и литературы в Мадридском университете, во времена Гражданской войны сотрудничал с республиканцами в качестве члена различных комитетов по культурному наследию. После окончания войны он на 20 лет был лишен права преподавать и жить в Мадриде. Камило Хосе-Села поддерживал связь с опальным филологом и позже способствовал его избранию в Испанскую королевскую академию.

Транскрипция оригинала с небольшим историческим комментарием была опубликована в 1995 г. в местном малотиражном журнале[458]. Я обратилась в Фонд с просьбой сделать фотографию привилегии Альфонсо. Сотрудники любезно согласились прислать не только фотографию (ил. 2 во вклейке) самого документа, но и страниц публикации. Как оказалось, в последней нет сведений о происхождении документа, наличии его копии в СПбИИ РАН и даже упоминаний об Антонио Родригесе-Моньино.

Итак, о том, где находится оригинал, не знал ни один из публикаторов «петербургской» привилегии Альфонсо. Долгое время испанским историкам о существовании этой привилегии было известно лишь по подтверждению ее королем Энрике III (1390–1406)[459]. Более того, из запросов, отправленных в Санкт-Петербургский институт истории РАН зарубежными коллегами, становится ясно, что даже сейчас не всем испанским специалистам известно его местонахождение.

Сопоставление копии и оригинала может стать предметом отдельных, более тщательных исследований. Пока же укажу лишь то, что видно в первом приближении. Свинцовая печать у оригинала утрачена – осталась лишь плика и обрывки зеленого шнура. По содержанию копия точь-в-точь повторяет оригинал. Канцелярский почерк в обоих документах тоже очень похож. Помимо присутствия в копии двух приписок нотариусов на галисийском, есть и другие отличия: в нескольких местах разнится разбиение слов при переносе; в оригинале концы буквы «Хи» в хризмоне выходят за пределы круга; во внутреннем кольце «колеса» оригинала слова «SIGNO DEL REY DON ALFONSO» расположены иначе относительно нижнего края пергамена, а в цветовой палитре, используемой для оформления королевского знака, отсутствует красный.

Не представляется возможным ни проверить наличие каких-то записей под пликой, ни увидеть дорсальную сторону оригинала. Дело в том, что пергамен в настоящее время находится в багете под стеклом и служит скорее выставочным экспонатом, нежели предметом научного исследования. Более того, оригинал привилегии Альфонсо – это нечто вроде символа. Он занимает среди экспонатов Фонда особое место, будучи визуальной составляющей галисийской идентичности, уходящей корнями в глубокое прошлое. Великий правитель, который, находясь в далеком Вальядолиде, удостоил своим вниманием провинциальный галисийский городок, определил его границы, установил значимые для жителей ежегодные события и пожаловал ему фуэро, по сути, вырвал Ортигеру из небытия и уберег ее от забвения. Очевидно, Хосе Села, чьей малой родиной была Галисия, понимал ценность этой исторической реликвии.

Итак, исследование провенанса хранящегося в Санкт-Петербургском институте истории РАН документа на сегодняшний день не увенчалось успехом, но поставило другие вопросы и наметило новые перспективы для исследования. Когда и по какой причине подлинник и копия покинули архив Асторги и оказались в разных местах – в Мадриде и, возможно, в Париже? Вполне вероятно, что это случилось в период, когда в 1810 г. город был захвачен наполеоновскими войсками. Возможно, тогда же была утрачена и свинцовая печать. Гораздо интереснее было бы узнать, для чего была изготовлена копия, как и почему эти документы попали в Асторгу, находящуюся на значительном расстоянии от порта. Поиски ответов на эти и другие вопросы – дело будущего. И неизвестно, какие новые и неожиданные открытия могут ждать ученого, взявшегося исследовать происхождение документов из «Испанской коллекции» Н. П. Лихачева.

Эпоха Мудрого короля: политическая теория

Альберт Метхильд

Друг-советник: отношения между королем и его приближенным (privado) в «Калиле и Димне» (1251) и «Сборнике примеров против обманов и опасностей мира» (1493)

Альфонсо Х Кастильский считал дружескую преданность советников королю одним из важнейших инструментов власти – свидетельства этому можно найти в различных трудах, созданных под руководством Мудрого короля. Во время его правления предметом особо интенсивных размышлений становится политическое измерение дружбы, «концепция дружбы с осознаваемыми политическими последствиями»[460]. Обсуждение этого концепта происходит и на страницах многочисленных научных, поучительных, художественных, юридических и исторических книг, написанных в эпоху Альфонсо Х. Столь же разнообразны источники этой идеи, среди которых греко-римская философия и историография, восточная и библейская традиции, в частности, книга Екклесиаста. Очевидно, что размышления о дружбе как антропологической основе социального единства базируются в первую очередь на VIII и IX книгах «Никомаховой этики», оказавших глубокое воздействие на моральное сознание Запада в период Позднего Средневековья[461]. В этом смысле в феодальном обществе обоюдная любовь[462] и дружба действуют как осевой политический принцип, выраженный, в частности, формулой «дружба и доверие»[463]. Учитывая эту их социальную функцию, закономерным представляется возникающий конфликт между измерением вертикально-иерархическим и горизонтально-эгалитарным[464], то есть между «vocation égalisatrice» и «rapport asymétrique»[465]. Ключевой вопрос, порожденный этим конфликтом, – «как понимать дружбу, потенциальный фактор уравнивания, внутри сословного общества?»[466].

Оставляя в стороне четыре разновидности дружбы, которые Бенедикт Сэр выделяет в связи с этим явным противоречием, в данной статье мы сосредоточимся на частном случае того, что Франсуа Форонда[467] называет «правительственной дружбой» («l’amitié gouvernementale»), то есть особых отношениях монарха и его советника в