Шрифт:
Закладка:
Мои разведчики тоже потрясены близостью смерти. Вернулись в окопы с большой грустью в сердце. Перед моими глазами стоял этот убитый. Хотелось забыть: но мысли возвращались к этому убитому. С наступлением ночи артиллерийские наблюдатели похоронили его.
24 сентября 1942
/…/ Вчера ночью поступили еще два других перебежчика. Они стали кричать, когда подошли слишком близко к нашей линии обороны и были встречены стрельбой. Затем их разоружили и полностью обыскали на предмет поиска вещей от пленных итальянцев.
Все устали. Паек недостаточный и всегда одинаковый: хлеб и мясо утром, мясо и хлеб вечером. Вина почти не видим, коньяк два раза в неделю. Воды едва достаточно для питья. Бензин доставляли плохого качества. Ночи были ужасно длинными: все должны бодрствовать, но многие падали с ног после нескольких часов наблюдения или находясь в патрулировании. И лучше не думать о зиме!
Изначальные позиции Альпийского корпуса на Дону
Тылы и госпитали
25 сентября 1942
/…/
Де Минерби был на передовой с пулеметом. Патруль из моего отряда разведчиков отправился в путь. Спорили, решили покинуть линию фронта, выдвинувшись на сто метров вперед. С нами были также Гранди, Де Филиппис и другие альпийские стрелки. Остались только два офицера, Перего и Гунччиарди.
Выдвигаемся решительно, без каких-либо предосторожностей. Старший капрал Аполлонио самый храбрый из разведчиков, был рядом со мной. Мы поддерживали связь.
Аполлонио сказал, что видел несколько теней: и указал мне рукой. «Кто-то идет, пригнувшись», – сказал он.
Де Филиппис шел впереди на четыре или пять шагов. Аполлонио отстал на полметра от нас.
Неожиданный шквальный огонь с короткой дистанции. Аполлонио упал захрипев. Я нагнулся над ним. Опять шквальный огонь. Чувствую сильную обжигающую боль в левой руке. Так случилось, что задело и меня.
Аполлонио умолял о помощи. Схватили его за правую руку, но он застонал. И сказал мне: «Мне плохо». Сказал, что ранен в спину. Решили нести его к окопам любой ценой. /…/ Де Филиппис схватился за руки, я схватил Аполлонио за ноги. Гранди и Де Минерби под сильным огнем русских стали прикрывать нас огнем. Донесли Аполлонио к окопам.
Руки были перепачканы кровью. Аполлонио было плохо, он страдал и стонал. Стрельба продолжалась, теперь стреляли, прикрывая нас с позиций.
Прибыли санитары, перенесшие Аполлонио в медпункт.
Чувствую теплую кровь, которая течет по руке: рана начала жечь. Лейтенант Талуччи из 48-й роты перебинтовал меня своим медицинским пакетом. Я остался на передовой еще полчаса, а потом направился в госпиталь.
Ранение Аполлонио было тяжелым: две раны величиной с большой палец, одна в животе и другая в спине. Запястье правой руки также было в крови.
Мне было плохо, сильная тошнота. Курил одну сигарету за другой.
На передовой возобновилась неистовая стрельба: минометы и артиллерия открыли заградительный огонь. Ракеты красные и белые взлетали в небо. Санитарная машина увезла Аполлонио.
/…/ В санитарном отделении разбудили капитана медицинской службы Прадо. Он пришел в четыре часа, оказал медицинскую помощь, преподнес мне ликер. Потом направились в полевой госпиталь № 618.
Аполлонио сделали операцию. Длилась она один час. Прогнозы были пессимистичные. Потом взялись за меня: меня положили на операционный стол, сделали местную анестезию, разрезали и зашили. Применяли дренаж, удалили обожженную ткань. Я чувствовал хирургические ножницы. Начальник госпиталя капитан медицинской службы Деотто улыбался и протягивал мне сигарету одну за другой. Мне дали коньяку, но настойчиво попросили приберечь его до лучших времен. Хирургическое вмешательство длилось двадцать минут. Первое, что я сделал после операции – поблагодарил и выпил коньяк.
Надеюсь, что Аполлонио жив. В 19 часов узнал, что его состояние тяжелое.
Стоны, хрипенье, просьбы принести воды, крики страдающих от ожогов. Кто-то открыто кусал подушку. Страшные страдания. Злился на медиков, которые сообщили, что у меня аппендицит…
28 сентября 1942
Аполлонио умер 26-го утром, после ночи страшных страданий. Я попросил койку рядом с его кроватью, чтобы быть рядом в последние часы его жизни. Около 4 часов он сумел сказать: «Привет, Ревелли. Нашли потом мое оружие? Как сходил патруль? Когда пойдет новый? Но я умираю, умираю за Родину», – и заснул. В 6 часов проснулся спокойно; чуть позже он умер.
Водители батальона изготовили гроб. В госпитале не хватало древесины, и поэтому обычно заворачивали умерших в простыни. Похороны были торжественнее, чем обычно. Наши водители сделали залп. Капитан Деотто сказал мне, что вероятно, Аполлонио будет представлен для награждения золотой медалью.
/…/
29 сентября 1942
В 20 часов прибыл генерал Ревербери. В комбинезоне сижу за письмом и ужинаю. Снаружи уже ночь. В дверях палаты офицер выкрикивает мое имя: «Где Ревелли, где Ревелли!». Я медленно встаю на ноги, он отдает честь.
«Сидите, сидите. Хочу сказать вам хорошую новость, но вы должны сесть». Он смотрит очень серьезно.
«Ты награжден Серебряной медалью! Ты знаешь?». Я смотрел на него с отвращением.
«Что случилось, дорогой? Ты не доволен?» На все вопросы мне удалось ответить плохой улыбкой.
/…/ Спросил у медиков как ранение. Прибыло руководство дивизионной медицинской службы и Ревербери, сказал рассеяно: «Привет дорогой». /…/
Как только генерал вышел, один коллега спросил меня, почему я смотрел на генерала так неприветливо. Конечно эта церемония через два дня после смерти Аполлонио, в самом деле, была невыносима.
/…/
7–9 октября 1942. Миллерово
7 октября, в 12.30 покинул госпиталь № 618, где проходил лечение все это время. Наша колонна состояла из трех санитарных машин. Разбитая и пыльная дорога. Встретили румынскую колонну: кавалерию, повозки, грузовики. У румын были неприятные лица, но сильные солдаты, молодцы. Они говорили, что отходят с передовой взамен дивизии «Тридентина». Действительно АРМИР должна собраться на фронте Россошь – Воронеж.
Проехали Кариновскую, где находился штаб КСИР. Пошел дождь, дорога превратилась в болото. В 18 часов прибыли в полевой госпиталь № 873. Как въехали во двор, мы поняли, что это такое. Было холодно, шел дождь и ни одна собака, ни один санитар – никто не вышел навстречу к раненным.
После шести часов поездки на санитарной машине все устали. Начали кричать, и только после этого вышли к нам первые санитары. Они делали все очень медленно и неторопливо. Капитан медицинской службы, один веронец
