Шрифт:
Закладка:
Я бегу за темнокожим парнем, уворачиваясь от других рабов. Спасать поле вышли все, и женщины, и старики. Каждый пытается помочь. От этой мысли – прямо сейчас все мы едины, множество душ – екает сердце. Но умиляться времени нет.
Мне протягивают косу, и я велю всем имеющимся в распоряжении рабам быстро-быстро убирать срубленный хлопок, не мешаться под ногами. Не хватало им вместо белоснежных коробочек ноги свои в руках уносить! Одному мужчине я приказываю взять серп и идти ко мне навстречу с середины расстояния между мной и Грегори: так мы ускорим процесс. Пламя пока далеко. Увы, костер ничем не хуже дождя, быстро уничтожает следы преступления. Но меня не покидают мрачные догадки. Как же все так… вспыхнуло? Надо поговорить с Грегори. Серьезно.
Я орудую косой так, как не работал вероятно, весь год. В стороны летят хлопок, ветки, насекомые. Чем чаще я замахиваюсь, тем больше ухожу в себя. Чувство общности – с землей, с теми, кто ее спасает, – пульсирует в голове. Все звуки слились в гул, стали единым голосом белых и темнокожих, рабов и господ. Небо переливается, напоминая отчего-то витражи церкви, а жар подступающего пламени, хоть и заставляет бурлить кровь, но не идет ни в какое сравнение с жаром моей души.
Перед глазами все плывет. Кажется, огонь подползает и пытается цапнуть меня за ногу. Воздуха уже недостаточно, дым скребет легкие. Хочется, смертельно хочется покашлять, но тогда остановишься, а останавливаться нельзя. Оживает вспышкой воспоминание. Мать… мать ужасно боялась огня. Пожар для нее значил катастрофу. И вот теперь Джейден бесстрашно лезет в самое пекло. Как и все мы.
Я замахиваюсь еще раз, с такой остервенелой силой, что коса вот-вот треснет вместе с моей костью, но кто-то перехватывает руку. Я дергаюсь, не поднимая глаз, но хватка становится лишь сильнее. Последние остатки разума уходят. Какого дьявола происходит?!
Я рывком вскидываю голову, вдыхаю еще немного удушливой гари и вижу Грегори. Ну кто еще, не рабы же рискнут приблизиться ко мне, пока я машу косой направо и налево. Его лицо не рассмотреть из-за дыма. Пламя подобралось вплотную. Если бы он не перехватил мою руку, я бы порубил раба.
Кажется, мы отсекли поле от огня, но осознать это я не успеваю. Кто-то кричит, и мы с Грегори резко разворачиваемся. Мальчик лет тринадцати попал в кольцо огня и потерялся в дыму, не видит, куда бежать. Я понимаю: нужно собраться, отдышаться и как-то вызволить его. Вот только ноги приросли к земле. Три невероятно долгие секунды и несколько вздохов понадобилось мне, чтобы дернуться в его сторону. Но тут же меня окутывает тьма, резкая боль пронзает бедро. Я падаю, тут же с усилием поднимаю голову – и смотрю на место, где секунду назад стоял Грегори. Но там его уже нет.
– О мой бог, – шепчу я и поворачиваю голову туда, где раб метался в кольце пламени.
Конечно же! Грегори летит прямо в огонь, ему на помощь. Бесстрашно врывается в пламенную пасть, хватает мальчишку, уже теряющего сознание, на руки. Я все смотрю и смотрю на них. Волосы Грегори колышутся, словно он прыгнул не в костер, а в воду; рубахи нет; штаны обуглены и превратились от дырок в сито. Кожа в саже, алеет пятнами будущих ожогов, но как сверкают глаза! Что удумал, дурак… Не дал мне самому вытащить из беды моего раба. Сделал подлую подножку и толкнул на землю, как свинью! Неужели так хотел погеройствовать? Ничего, я его еще подергаю за кудри, когда вернется. Лишь бы они не сгорели…
Но ничего его, похоже, не берет! Он так же ловко выходит из огненного кольца, лишь кашляя. Ребенка вручает, по всей видимости, отцу и подходит ко мне. А я… я лежу на сухой пыльной земле, среди пепла и веток хлопка, и смотрю на него снизу-вверх. Уж не знаю, чем заслужил такой подарок судьбы, но сейчас голова отказывается думать. Вероятно, я просто надышался дыма. Ведь не может Грегори вот так сиять, словно его маслом нарисовал талантливый художник. Перед глазами плывет.
– Тебя тоже поднять на ручки, молодой господин? – Он мягко посмеивается, а я не могу даже уследить за цепочкой его мыслей. Дурак.
– Ручки, – говорю я медленно, – оторвутся.
– Ох, Франческо, – шепчет он, мрачнея и склоняясь. – Надо уносить тебя. Да?
– Да, – шепчу я.
– Рей! – Грегори зовет моего… моего коня! Подлец, свистит, в точности подражая мне. Дома, что ли, тренировался, гад?
Рей летит к нам так, будто моя голова превратилась в большое яблоко. В сущности, так и есть.
– Франческо? – Грегори проверяет, слышу ли я его. Не уверен.
Я смотрю на него левым глазом, правый полузакрыт. Мое сознание зависло между темнотой и светом. Я уже мало что осознаю, когда он усаживает меня на Рея. Друг волнуется. Я чувствую.
– Пошли домой. Боюсь, наши беды только начинаются.
Я не понимаю.
Понимаю.
Теряю сознание.
Глава 8
Я определенно лежу в своей кровати. Как я это понял? По матрасу – он достался мне, видимо, еще со времен Американской революции, вся его правая сторона в неровностях и буграх. Спать невозможно, но я все откладываю его замену.
По своей воле я никогда бы не лег на несчастную правую сторону, а значит, до кровати я добрался не на своих ногах. Попытавшись вспомнить хоть что-то, я натыкаюсь лишь на фрагменты образов. Я стоял в поле, а с неба летел пепел и устилал все черно-белым полотном. Вид и завораживающий, и ужасный. Пожар! На ранчо случился пожар, мы пытались спасти хлопок, а дальше – тьма. Воспоминания обрывистые и какие-то мутные. До меня доходит простая истина: я еще сплю. Поэтому никак не удается сосредоточиться и начать нормально думать.
Усилием воли я распахиваю глаза и глубоко вздыхаю, панически разглядывая потолок. Со стоном перекатываюсь в сторону – и в кого-то врезаюсь. Когда это у меня появился сосед по комнате, да еще и по кровати?
– Проснулся, Франческо?
Ах… Ясно. Понятно. Четкость воспоминаний такая, словно нерадивый художник вылил на холст моего сознания всю палитру красок и неумело размазывал их. Я бросаю взгляд за окно. Ночь. Значит, я потерял сознание, надышавшись дыма и
