Возле конюшни уже ждала запряженная квадрига. Оголовье скакунов украшали серебряные псалии и фалары, а над налобным ремнем по-праздничному колыхались павлиньи перья.

Ничего не понимающий Бхима занял место рядом с возницей. Залихватски свистнув, Нала хлестнул лошадей, и повозка помчалась в сторону леса.

К полудню добрались до Чандрагупты. Сначала показались огромные куполообразные баньяны на берегу Вишвамитры. Нала направлял двуколку по едва заметной тропе сквозь естественные ворота, образованные висячими корнями. Казалось, они без посторонней помощи сплелись над дорогой, чтобы пропустить путников. Бхима подивился мастерству людей, сумевших создать такую красоту, используя природные свойства деревьев.

– Кто это сделал? – спросил он.

– Девадаси[167] из храма Шакти.

«Так вот куда мы едем, – догадался гонд. – Какому искусству будет учить меня Нала на этот раз?»

Он недоумевал. Что делать ему – джайну – в шиваитском храме? Мало того, что религия древней богини нагов не имеет ничего общего с верой в тиртханкаров, так еще монахини занимаются храмовой проституцией.

Словно прочитав мысли ученика, Нала сказал:

– Тебе осталось последнее испытание перед обрядом вратьястомы. Если пройдешь его – считай, что ты кшатрий. Поверь мне, это самое легкое из того, чему ты должен был научиться… Тебе понравится.

Он подмигнул Бхиме.

Гонд разозлился.

«Не дождешься! – мстительно подумал он. – Я все бросил ради Винаты – дом, мать, ушел воевать, жизнью рисковал… Так теперь еще должен спариваться с первой попавшейся жрицей, словно животное в период весеннего гона. А ведь Вината меня ждет… Как я посмотрю ей в глаза?»

Бхима насупился, стал похож на нахохлившуюся цаплю. Нала искоса поглядывал на ученика, понимая, что сейчас происходит у того в душе, но молчал. Ему было интересно, как он поведет себя в безвыходной ситуации.

Вскоре тропинка выбежала из леса.

Впереди показалась сикхара – надстройка над храмом в виде башенок с куполообразной крышей, тесно прижавшихся друг к другу словно грибное семейство.

Мандир[168] стоял на поляне в окружении джунглей под надежной защитой высокой стены.

На рисовом болотце, завязав края саронга выше колен, копались руками в воде женщины. Услышав конский топот, они выпрямились, с интересом разглядывая гостей.

«Ух ты, – удивился Бхима, заметив на лицах ритуальную татуировку. – Так это не крестьянки. Монахини!»

Ближайшая к дороге девушка улыбнулась ему широкой открытой улыбкой. Затем грациозно убрала спустившийся на глаза огненно-рыжий локон тыльной стороной кисти. Бхима уставился на полные загорелые бедра, но ее это не смутило. Зато гонда аж в жар бросило.

«О Великий муж! – взмолился он тиртханкару Махавире. – Охрани меня от неправедного дела».

И зашептал охранную мантру Навокар.

Колесница подкатила к деревянным воротам, по бокам которых угрожающе скалили пасти базальтовые львы. Створки сразу распахнулись, как будто гостей ждали.

Соскочив с двуколки, Бхима огляделся. Широкий прямоугольный двор, длинная веранда на деревянных столбах. В глубину галереи одна за другой уходят дощатые двери. В центре двора выкопан театр, к которому с четырех сторон спускаются ступени.

«Наверное, здесь собираются для камлания. Иначе зачем установили колонну с цоколем в виде священного быка Нанди», – сообразил он.

Перед саманной сикхарой чернел приземистый деревянный храм с двускатной крышей из тиковой черепицы. С треугольного фронтона свисали бруски, глухо постукивая друг о друга на ветру. Такая же бахрома украшала капители колонн.

От храма уже спешила горбатая рабыня, маленькая, сухая и неприметная. В сером саронге. Словно серая мышь.

– Привет, Абха, – обратился к ней Нала, взяв за подбородок. – Я не забыл твою просьбу.

Вынув из дорожной сумы нитку с нанизанными кусочками халцедона и сардоникса, он вручил ее горбунье. Та просияла, прижала бусы к груди с большими черными сосками и благодарно поцеловала ему руку.

Бхима покосился на полуголую рабыню.

– Знаешь что, – он решительно повернулся к ачарье. – Я ухожу. У меня сердце не на месте… Думай что хочешь, но мне здесь делать нечего.

Казалось, Нала не удивился.

Пожал плечами.

– Иди, тебя никто не держит.

И отвернулся, давая понять, что разговор окончен. Втянув голову в плечи, гонд направился к воротам.

– Да! – обернувшись, Нала крикнул вдогонку. – И не забудь три раза ударить в гонг, когда доберешься до имения. Тебя услышат…

Бхима брел по лесу, чувствуя себя полным ничтожеством. Сколько испытаний пришлось выдержать, сколько лишений вынести… Нала многому его научил, сделал воином. И что теперь? Все впустую, он уже никогда не станет кшатрием… Вината!

Подумав о невесте, гонд резко остановился. Неужели конец? Не видать ему Винаты как своих ушей. Насупившись, долго стоял под баньяном. То решительно делал шаг вперед, то снова застывал на месте. Время от времени в сердцах ударял палкой о толстый шершавый ствол. Наконец развернулся и медленно побрел назад, к храму…

Комната Бхимы оказалась небольшой, с маленьким узким окошком под самым потолком, побеленными стенами и широкой деревянной кроватью. Никаких изысков, лишь соломенный тюфяк, кувшин для воды, медный таз, тумбочка. На кровати россыпь подушек, чистое льняное белье, полотенце. На стене изображение Шакти – супруги Шивы, искусно вырезанное по ореховой доске в образе Дэви, Богини-матери…

Перед закатом Абха отвела Бхиму в баню. Гонд залез в маленькую купальню с теплой водой, а рабыня принесла кувшин, травяную мочалку и миску с желеобразным ягодным мылом. Она тут же принялась бесцеремонно намыливать гостя, растирать мочалкой тело. Казалось, ее совсем не смущает эта работа, с таким же видом, наверное, горбунья вымыла бы корову или ребенка. Потом подала ему бритву.

– Тебе надо сбрить волосы на лице и под мышками, – сказала она безапелляционным тоном. – И там тоже.

Показала пальцем на его промежность.

Равнодушно бросила:

– Хочешь, я сделаю это за тебя?

Гонд замотал головой, стараясь не смотреть на торчащие соски. Что он, маленький, что ли?

Бхима только собрался вылезти из воды, как Абха снова явилась. На этот раз она держала в руках поднос, на котором стояли латунный кувшинчик и баночка краски.

Не обращая внимания на слабые протесты Бхимы, она вытерла его насухо хлопковой тканью, после чего намазала ладанным маслом, поливая из кувшинчика на ладонь. Потом поставила точку – в буквальном смысле слова: красную бинди на переносицу.

Гонд заметил на скамейке стопку чистой одежды, поверх которой лежали цветочные гирлянды. Оделся самостоятельно.

Оглядев гостя, Абха удовлетворенно кивнула. Подтолкнула к выходу.

– Теперь иди во двор. Тебя ждут.

Нала уже расположился на каменных ступенях театра. Он тоже был во всем чистом, благоухал жасмином и ладаном. Увитый гирляндами ачарья походил на разодетого брахмана во время праздника. Рядом с ним стояли ваза с фруктами, миска халвы и кувшин вина.

– Молодец! – довольно воскликнул он, увидев ученика.

Когда Бхима опустился рядом с ним на ступеньку, малв доверительно проговорил:

– Вот это и было твоим последним испытанием. Кшатрий никогда не действует по шаблону. Каждый раз решение принимается здесь и сейчас, в зависимости от обстоятельств. Иногда наши представления становятся обузой, камнем на шее, который может легко утянуть на дно.