пап, – перебиваю, – вчера пир с денег, что за мой планшет выручил, устроил. Я спрашивала у Парамонова, не было никаких подработок. А еще, – мажу по Костику взглядом, – он меня за свои долги хотел в пользование этому самому Парамонову отдать. Решил, видимо, что в девяностых живет!

– Костя, – мама широко открывает рот. Отец же сжимает кулаки.

– Кого вы слушаете? Врет она.

– Алина, – мама берет меня за руку, – ну что ты такое говоришь, дочка? Злость злостью, но так наговаривать на брата… Вы же родные. Костя не мог. Ты что-то не так поняла, наверное, вот и все.

– Боже мой, – прикладываю ладонь ко лбу, – я… Вы… Да посмотрите уже на него! Откройте глаза! Он всю жизнь вами пользуется.

Вырываю руку из маминого захвата и при всех начинаю собирать свои вещи в чемодан.

– Хватит характер показывать, – папа пытается меня остановить.

– Ты прав, – оставляю все как есть. – Уходить в одних джинсах мне не впервой, – крепко сжимаю в руке телефон и пробираюсь в прихожую. Впрыгиваю в ботинки, снимаю с вешалки пальто.

– Если за порог выйдешь, дорогу сюда можешь забыть, – угрожает папа мне в спину.

Открываю дверь, а мама заходится не просто плачем, она воет. Зажмуриваюсь. Как же все это больно.

– Алиночка, мы твоя семья. Мы! Куда ты поедешь? Что там будешь делать?

– Я позвоню, мам.

Переступаю порог и, как только оказываюсь на лестничной клетке, смотрю отцу в глаза, а он сразу же отворачивается.

– Пока, Люб.

– Пока.

Сбегаю по ступенькам вниз и ничего не вижу. Картинка размытая, слезы катятся по щекам градом.

Куда идти, ума не приложу. Ночь почти.

Включаю телефон, который успела зарядить, и сразу вижу десяток пропущенных звонков от Максима. Перезваниваю тут же.

– Ты куда пропала? – Шалимов злой. По голосу слышу. Злой как черт.

– Телефон сел. Прости.

Слышу на фоне какой-то шум. Но распознать, на что он похож, не могу.

– Нормально все?

– Да. У меня все хорошо.

– Точно?

– Я из дома, кажется, ушла, – смеюсь в голос. – В подростковом возрасте ничего подобного не выкидывала, а в двадцать пять решилась.

– К матери моей езжай. Я ей позвоню, она тебя ждать будет.

– Не надо, Максим, я в гостиницу.

– Это не предложение было, Алин. Адрес сейчас скину. Бери такси, и вперед.

– Неудобно.

– Нормально. За родителей не переживай, Кирилл присмотрит за братом твоим теперь.

– Спасибо. Только я крайней осталась.

– Честно, не удивлен. Расстроилась?

– Пытаюсь свыкнуться с этой новостью. Хотя в глубине души я все с самого начала знала. Знала, что так будет.

– Не вешай нос, прорвемся.

– Спасибо.

– Такси вызывай. И как доберешься, напиши.

– Хорошо.

К Марине Александровне я приезжаю почти в десять вечера. Вымотанная, с красным носом и огромной раной на сердце. Как только мне открывают дверь, сразу пишу Максиму, что я на месте.

– Заходи, Алин, я сейчас тапочки дам.

– Спасибо. Вы извините, что вот так, как снег на голову.

– Все нормально. Чай будешь?

– Не откажусь.

– Пойдем тогда. Максим сказал, что выехал уже. Завтра нас в Москву заберет.

– Он сюда летит? – в шоке поднимаю глаза на Шалимову.

– А вы с ним не говорили больше?

– Пятнадцать минут назад…

– И он не сказал?

– Нет.

Марина Александровна немного загадочно улыбается.

– Тогда, как приедет, и спросишь, что за тайны у него там. С сахаром?

– Да.

Марина Александровна наливает чай, ставит на стол кружки, сахарницу, достает небольшой тортик.

– Угощайся.

– Спасибо.

– На здоровье. Сто лет тебя не видела. Адель мне про тебя все уши прожужжала. Ты ей очень нравишься. Она к тебе привязалась.

– Я к ней тоже.

– Бывшая жена Максима ей очень большую травму нанесла. Мы ведь после похищения несколько месяцев только с ней спали, и чтобы свет включен всегда был, иначе истерика дикая.

– Макс рассказывал, немного…

– Я так рада, что вы с Максимом теперь. Очень друг другу подходите. Мой сын – сложный человек, с характером, но если любит, то горы свернет, – касается моей руки, – ты знай это, ладно?

– Марина Александровна, – теряюсь и даже заикаться начинаю, – мы не пара. Я няня просто.

– Ну это сейчас няня, – подмигивает, – жизнь длинная, Алина. А хорошие люди сейчас не то чтобы редкость, но… В общем, я своего сына знаю, если он вот так срывается, почти с другого конца страны, это уже серьезно. Максим – жуткий трудоголик, это я виновата, сама такая. Но мне деваться некуда было, сына поднимать одной сложно, вот у него, видимо, и отложилось. Все деньги мира заработать до сих пор хочет, чтобы мы ни в чем не нуждались.

Понимающе киваю, а потом улыбаюсь, потому что вспоминаю свой подростковый возраст. Там ведь и хорошее тоже было.

– Я всегда вами восхищалась. Даже как-то раз в шестнадцать лет тайком проследила, в какой вы салон на маникюр ходите, с обедов деньги откладывала и пошла туда ногти делать. Дома такой скандал потом был.

– Я помню. Весь двор гудел.

Смеемся.

– Точно, – опускаю взгляд, чуть крепче обхватив чашку. – Вы простите меня, Максим – очень хороший человек, но я к отношениям не готова. Только развелась и…

– Я все понимаю, Алин. Не могла смолчать просто, по разговорам слышу, как он меняется, как тобой заинтересован. Уверена, что дома молчком ходит. Такой он у меня… А я и сама через развод проходила. Отец Макса ушел за два месяца до родов. Никогда сына своего не видел даже. Я потом много лет на мужчин так сильно злилась, а молодость прошла.

– Вы и сейчас как в двадцать.

– Ты мне льстишь, но приятно.

– Это чистая правда, – улыбаюсь.

– Не зацикливайся на плохом. Просто живи дальше и