Я сосредоточиваю внимание на лучах света. Красиво. Вот чего мне больше всего не хватает в Лондоне. Здесь нет городской дымки. Цвета так и поют. Прямо как старинный шедевр, с которого сняли потемневший лак.

В сумке пищит телефон. Мои пальцы дергаются. Но я догадываюсь, что это Стив продолжает в панике строчить сообщения, а у меня нет ни малейшего желания разговаривать с ним, прерывая наше с Энни общение. Сегодня утром она, кажется, наконец начала открываться мне – постепенно, как бутон, лепесток за лепестком, – делясь подробностями своего летнего романа.

– Итак, ты начала рассказывать, как познакомилась с Эллиотом… – осторожно напоминаю я, стараясь не показывать своего нетерпения.

– Да, начала… – поддразнивает она.

Я толкаю ее коленом:

– Ну так продолжай!

– В начале лета бабушка случайно проболталась о том, как называлась стекольная компания Харрингтонов. – Она приподнимает одну бровь и делает театральную паузу. – «Харрингтон Гласс».

– Интересно. Я не знала. – Я не понимаю, какое отношение это имеет к Эллиоту. Может, она просто отвлеклась и свернула с темы.

– Я бы на самом деле не обратила на это особого внимания, но она так странно на меня посмотрела, мам, – продолжает Энни, накручивая на палец прядку волос. – Как будто она сказала что-то, что нельзя было говорить. Ощущение было такое, как когда заденешь что-нибудь под водой, но не знаешь, что это было. Понимаешь, о чем я?

Все мое детство присыпано перчинками этих крошечных лихорадочных мгновений: странный тон маминого голоса, стоило мне спросить о ее работе няней, резкая смена темы. Или неожиданно эмоциональная реакция по пустяковым поводам. Как когда я подпалила шторы в своей спальне, закурив сигарету втайне от родителей, и она начала кричать, прямо-таки орать – мама крайне редко повышала голос – и обвинять меня в том, что я чуть не сожгла дом.

– Да, прекрасно понимаю, Энни.

– Поэтому я, разумеется, погуглила эту компанию. – Она подставляет лицо солнцу и искоса смотрит на меня из-под длинных ресниц. – Она все еще существует, мам.

– Правда? – Я прикладываю ладонь ко лбу козырьком и высматриваю в море тюленей или дельфинов – эти тени, похожие на детей, скользящие где-то под поверхностью, прямо как этот разговор.

– И так я впервые увидела профиль Эллиота. На сайте компании «Харрингтон Гласс».

– Что? – Я поворачиваюсь к ней со смешком и тут же понимаю, что она не шутит. Так вот почему она так уклончиво отвечала на вопросы об их знакомстве и ничего о нем не рассказывала! Не потому, что он женат. Или сидел. Я должна радоваться. Но не могу.

– Он как-то сразу бросался в глаза. – Она оживляется, когда речь заходит о нем. Глаза блестят. – Выделялся на фоне старых сморчков в костюмах. В списке сотрудников его должность называлась «цифровой представитель бренда» или как-то так, и там была ссылка на страницу в «Твиттере», которая меня повеселила. А потом, ну, меня просто затянуло в эту онлайн-червоточину. Да не смотри ты так, мам! Я просто хотела отвлечься от всего, что с тобой творилось. – Где-то внизу волна с грохотом разбивается о камни – звуковое сопровождение к захлестнувшему меня чувству вины. – Ладно, и с папой, – примирительно добавляет она.

– И что ты нашла? – Во рту пересохло. – В этой… в этой своей червоточине.

– Наркодилера в даркнете.

– Господи.

Она ласково улыбается, и я понимаю, что она специально меня нервирует.

– Он постил девонские пляжи в соцсетях, мам. Смотри. – Она указывает на далекую бухту с косой золотого песка. – Оказывается, он приехал с друзьями посерфить на выходных. Я начала лайкать его фотки, и мы разговорились, сама понимаешь.

Нет, не понимаю. Энни так говорит, как будто это проще простого.

Она умолкает на несколько секунд. Ее щеки заливает румянец. Так это еще не все, думаю я. Вот черт.

– Он работал в «Харрингтон Гласс» всего несколько недель, потому что у его матери были какие-то «связи» с компанией. – Энни изображает кавычки пальцами. – Она кого-то там знает. Это же не важно, правда? – Она хочет, чтобы я ее успокоила. – Ну, он ведь все равно там больше не работает.

– Пустяки. – Просто один из тех самых неприятных сюрпризов цифрового мира, соединяющего людей, которые иначе никогда бы не пересеклись. – Но… Энни. Меня тревожит, что ты вот так начала встречаться с незнакомым человеком из интернета.

Она хмурится.

– Э-э, а как еще ты предлагаешь знакомиться с людьми?

– На вечеринке? В поезде? – На лодке. На нэрроуботе, стоящем на канале.

Да что со мной не так? Я ушла от мужа. Моя юная дочь беременна. Моя мать застряла в кошмарном пограничье между жизнью и смертью. Я сто лет не выходила на работу. Не подпиливала ногти. Не подкрашивала корни волос. И почему-то отвлекаюсь на мысли о чуваке лет на десять младше меня. Это просто жалко.

– На поезде? – хихикает Энни.

– Ладно, сдаюсь, я динозавр. – Я поднимаю руки вверх. Ее смешок заставляет меня осознать, как я скучала по этим откровенным разговорам. – И что произошло, когда вы встретились вживую? Он тебе сразу понравился?

Она кивает:

– Меня к нему потянуло, ну, знаешь, то самое чувство. – Ее голос звенит от тоски. – Такое чувство… как будто все… правильно.

То самое чувство. Когда-то я тоже его испытала. В прошлой жизни. В те дождливые выходные, когда я познакомилась со Стивом, мы всю ночь проболтали в палатке на фестивале. Помню мягкий свет внутри протекающей оранжевой палатки, пахнущей пролитым пивом и спальными мешками. Мы лежали бок о бок на сырой подстилке. Над ухом звенели комары. Мы заснули на рассвете, держась за руки, а проснулись от ярких солнечных лучей, сочных, золотых и многообещающих. Мы были так молоды. Мы были совсем другими людьми.

– Знаю, звучит сентиментально.

Я улыбаюсь.

– Звучит так, будто ты влюбилась.

Энни не отрицает, но принимается смущенно ковырять лишайник на скамейке, как будто я застала ее врасплох. Внизу грохочут волны. Прилив отступает.

– Бабушка успела с ним познакомиться, да?

Энни вытягивает длинные ноги, гладкие, покрытые ореховым загаром – она все лето занималась серфингом и явно мазалась кремом от загара намного реже, чем следовало бы.

– Они виделись пару раз.

– Она знала, где он работает? – осторожно интересуюсь я.

Маму испугала бы перспектива того, что ее драгоценная внучка может каким-то образом столкнуться с нашим кошмарным прошлым, в этом я не сомневаюсь.

Энни кивает и закусывает губу:

– Я