– Боюсь, в наших местах это не такой редкий случай, как вы думаете. – Она недовольно цокает. – Обычно так бывает с хорошенькими девчонками. Молодость кружит голову.

Уголком глаза Рита видит в окне спальни лицо Геры, белое и круглое, как луна. Потом она исчезает – наверное, побежала рассказывать Джинни.

– Часто они даже не понимают, что забеременели, пока между ног не начинает лезть голова ребенка. – Мардж щелкает языком. – Я считаю, виноваты их матери, так ведь? Покажите мне загулявшую местную девчонку, и я покажу вам мать, которая плохо за ней следила. – Она дергает малышку за ножку. – Однако же. Как удивительно повезло Харрингтонам, а?

«Повезло»? «Повезло» – это когда выигрываешь в лотерее. Или когда ты ростом ниже пяти футов восьми дюймов. А не такое.

– Не совсем понимаю, о чем вы.

– Потерять одного ребенка… – Мардж воздевает руки к небу, как проповедник, – чтобы вскоре найти другого.

Тревога Риты продолжает нарастать. Сегодня утром она видела, как Джинни в длинной кружевной ночнушке ходила по саду с малышкой на руках, показывая ей цветы и птичек, и это напомнило ей женщин, бродивших у стен лечебницы.

– Но ребенок не может остаться здесь, Мардж.

Та посмотрела на нее так, будто Рита сказала, что планирует кормить малышку дикими кабанами.

– Что, простите?

– Разумеется, мы позвоним в полицию. – Она сама чувствует, как ее голос дрожит – а вместе с ним колеблется и уверенность в том, что это когда-нибудь произойдет. «Еще один денек», – повторяет Джинни. Но потом наступает ночь, потом разгорается новый мучительный рассвет, и прошедший день сливается с будущим.

– Боже правый, нет. Рита, послушайте меня. Вы что, хотите лишить это маленькое сокровище шанса на лучшую жизнь? Нет, конечно. Так что пусть она остается здесь в тайне – слышите? – до конца лета. – Она грубо хватает Риту за рукав. – И никому ни слова.

Это мир сошел с ума или она сама?

– Но, Мардж… – начинает Рита с изумленным смешком.

– Вы слишком молоды. – Она снисходительно фыркает. Влажное дыхание касается щеки Риты.

– Но мы же нарушаем закон, Мардж.

– Закон? – презрительно хмыкает та, как будто ей сказали несусветную глупость. – Мы, лесные, живем по своим законам. Думаете, какому-нибудь проныре из социальной службы виднее, как будет лучше для ребенка? Я вам говорю, Рита. – Она грозит ей толстым, как сосиска, пальцем. – Эти бюрократы, эти крючкотворы все ни черта не понимают. Слушать нужно то, что вот здесь. – Она бьет себя в мясистую грудь. – И вот здесь. – Постукивает по лбу. – И вон там. – Тычет пальцем в сторону леса. – Людям редко можно верить, а вот дубу – всегда.

Рита с трудом сдерживает рвущийся наружу смешок, хотя здесь нет ничего смешного. Все это страшно и совершенно безумно.

– Боитесь, что у вас будут проблемы, а? – Мардж так энергично отмахивается, что Рита отскакивает назад, прикрывая голову малышки ладонью. – Не стоит! Когда придет время, можете сказать, что звонили и оставили сообщение. Какой-нибудь нерадивый секретарь, наверное, забыл его передать. О, и еще вы отправили письмо, но оно, видимо, не дошло. Никто не докажет, что вы этого не делали. Почта у нас постоянно что-нибудь теряет. А левая рука не знает, что делает правая.

Малышка присасывается ртом к шее Риты.

– Мне пора. Она проголодалась.

– Знаете, что они скажут? – Мардж придвигается ближе. – Какая она чистенькая! Откормленная! Как любит свою новую семью! Смотрите, у нее даже есть заботливая нянечка! – У Риты в голове будто что-то щелкает. – Тогда Харрингтоны уже смогут формально ее удочерить. – Мардж заправляет завиток волос за ушко малышки с видом довольной бабушки. – Никто не откажет такой хорошей семье, да еще и такой состоятельной. Уолтеру Харрингтону достаточно пернуть, чтобы мэр начал аплодировать.

– И вот так, значит, работают социальные службы? – слабо возражает Рита. – Это как-то неправильно.

– Так уж здесь все устроено, милая.

У нее нет выбора: придется сказать.

– Мистер Харрингтон еще не знает о ребенке, Мардж. И он очень скоро вернется. Может, через неделю.

– Ага. Вот и отлично. Успеете показать малышку мистеру Харрингтону до того, как позвоните соцработникам.

– Н-но… – заикается она.

– Я знаю Уолтера Харрингтона всю его жизнь, Рита. Поверьте мне, когда он увидит, как повеселела его жена, он примет этого ребенка с распростертыми объятиями. Может, со стороны и не скажешь, но сердце у него не из камня. – Она говорит с такой уверенностью, что Рита начинает сомневаться в своей правоте. – Ну-ка, давайте ее мне. Ей нужно отрыгнуть. Не могу больше смотреть на вашу неловкую возню.

Мардж укладывает малышку на плечо и начинает слишком сильно лупить ее – Рита бы никогда не стала так делать. Ей хочется поскорее забрать девочку обратно. Та громко рыгает.

– Лучше пусть выходит наружу, чем внутрь, – с одобрением говорит Мардж, поднимая испуганную малышку над головой и встряхивая ее так, что голые ножки начинают мотаться из стороны в сторону. – Пройдет время… – Снова встряхивает. Девочка начинает издавать хнычущие звуки, которые, как уже успела выяснить Рита, обычно предшествуют пронзительному воплю. – Этот чудесный лесной цветочек вырастет и будет жить богато и счастливо, как все Харрингтоны. Не забывайте об этом. – Будто уловив сомнения Риты – она никогда не встречала более проблемного ребенка, чем Гера, – Мардж застывает, держа малышку в воздухе, и ее сощуренные глаза становятся похожи на крылышки жука. – Так что важнее, Рита? Разболтать правду для успокоения своей совести или поступить так, как будет правильно?

25

Сильви

МОЯ МАТЬ ПАДАЕТ. Кружится в полете. Ее юбка раздувается, как парашют. Она летит в вихре из газетных вырезок, как обезумевшая Мэри Поппинс. У меня внутри все переворачивается. Я делаю шаг назад, возвращаясь на тропинку, ведущую по краю утесов, и быстро моргаю, прогоняя страшную картину. Теперь перед глазами снова только голубое небо. Пока что эта прогулка с Энни – мы решили размяться перед возвращением в Лондон – не особенно-то помогает мне успокоить расшатанные нервы.

Когда я оглядываюсь на Энни, то вижу, что она отстала на несколько шагов и пытается отдышаться, уперев руки в колени. Я вдруг вспоминаю, что во время беременности у меня был похожий симптом – ощущение разреженности воздуха, как на большой высоте.

– Может, присядем, милая? – предлагаю я, возвращаясь к ней и обнимая ее одной рукой за плечи. – Пожалуй, хватит с нас этих утесов?

Она улыбается и благодарно кивает.

Мамина любимая скамейка, шаткая и замшелая, повернутая лицом к морю, установлена здесь в память о давно умершей паре местных жителей, «которые обожали это место». Я