– Порошок корня адеттеля? – спрашивает она. В то время как листья адеттеля съедобны и широко используются по всему континенту в супах и рагу, корни растения при попадании в организм в больших количествах могут быть токсичными. Однако если дать человеку небольшую щепотку, то ему просто станет дурно на ближайшие несколько часов. Хотя большую часть своих знаний о ядах Виоли получила из уроков императрицы, порошок корня адеттеля был знаком ей и до этого. С его помощью мать разбиралась с проблемными клиентами, когда не хотелось лишаться оплаты.

Эфелия пожимает плечами и смотрит Виоли прямо в глаза, словно провоцируя ее сказать что-нибудь по этому поводу. Однако Виоли придерживает язык и просто наблюдает, как Эфелия насыпает порошок в два из шести стаканов.

– Убедись, что ты и твой муж не будете из них пить, – говорит ей Эфелия. – Или тебя ждет тяжелый вечер. Порошок подействует через полчаса – надеюсь, этого времени хватит, чтобы выиграть ваши астры.

Не желая рисковать, Виоли берет два других стакана и возвращается к Леопольду, передавая один ему.

Он поднимает на нее взгляд, и Виоли замечает, что его щеки покраснели.

– Возможно, я не так хорош в игре в кости, как думал, – шепчет он. – Я никогда раньше не проигрывал, но…

– Раньше тебе позволяли выигрывать, – шепчет она в ответ. – Сколько ты потерял?

– Пять астр, – говорит он ей.

Виоли кивает. Она делает глоток эля, и ее чуть не тошнит. Он теплый и горький.

– Не волнуйся, удача скоро повернется к тебе лицом.

К тому времени как один из мужчин, прижав руку ко рту, бежит за дверь, Леопольд сумел выиграть двадцать три астры. Он успевает кинуть кости еще два раза, но затем и другой мужчина следует примеру товарища.

– Вам лучше уйти прямо сейчас, – говорит им Эфелия. Она и ее спутница, Гертель, пересчитывают свои монеты. – Если они заподозрят, что их обманули, то, скорее всего, обвинят в этом двух иноземцев, а не пару девиц.

Виоли подозревает, что она права, но на мгновение задерживается.

– С вами все будет в порядке? – спрашивает она. Она снова не знает, почему говорит то, что говорит. Женщины, кажется, не менее удивлены. Они переглядываются между собой.

– Не лезь не в свое дело, – отвечает Гертель твердым голосом. – Позаботься лучше о себе.

Виоли открывает рот, чтобы возразить, но быстро снова его закрывает, еще раз обдумывая свои следующие слова.

– Фривийские девушки – редкость в бессемианских борделях, – говорит она через мгновение. – Если вы сможете туда добраться, от клиентов отбоя не будет. «Алый лепесток» – безопасное место, а его хозяйка – хорошая женщина, она заботится о своих девочках. Скажите ей, что вы от Виоли.

– Не лезь не в свое дело, – снова говорит Гертель, уже более резким тоном, но Эфелия с любопытством встречает взгляд Виоли. Виоли не уверена, что этого будет достаточно, чтобы убедить женщину покинуть свой дом, но это уже не в ее власти.

– Дай мне плащ, – говорит она Леопольду, который слушал их разговор, нахмурив брови. Она задается вопросом, насколько уже пробит тот пузырь наивности, в котором он был заключен с рождения. Он без слов отдает плащ, и Виоли, срезав своим кинжалом рубиновую пряжку, передает ее Эфелии.

– Он настоящий, – говорит она. – Но подождите какое-то время, прежде чем пытаться его продать.

У женщины нет причин ей доверять, так же как и у Виоли нет причин верить, что Эфелия не попытается продать драгоценность в течение часа – хотя уже достаточно поздно, и Виоли подозревает, что большинство магазинов закрыто. Но когда Эфелия кивает, Виоли решает, что по крайней мере в этом ей можно доверять.

Они с Леопольдом поднимаются наверх в свою комнату – небольшое помещение с узкой кроватью, умывальником и потертым ковриком. Леопольд уже сказал, что будет спать на полу, и Виоли знает, что спорить с ним бесполезно.

– Они отравили их, – медленно произносит он.

Виоли кивает и садится на кровать, чтобы снять туфли.

– Совсем немного, – говорит она. – Через несколько часов они будут в порядке.

– Но зачем? – спрашивает он.

Виоли не знает, как это лучше всего объяснить.

– При темаринском дворе было множество куртизанок, – говорит она. – Ты когда-нибудь…

– Нет! – восклицает он, краснея. – Нет, я бы никогда.

– В этом нет ничего постыдного, – говорит она, пожимая плечами. – Моя мать – одна из них. Большинство ее клиентов порядочные люди, некоторые из них ей даже нравились. Но некоторые… ну, в общем, в таких случаях приходит на помощь порошок корня адеттеля. Берешь плату за ночь, наливаешь ему чай и добавляешь в него каплю порошка… Вскоре оказывается, что клиент слишком болен, чтобы продолжать встречу, и ему не до того, чтобы просить деньги обратно.

Леопольд смотрит на нее так, словно она ляпнула какую-то чушь и он не улавливает смысл ее слов. Виоли не удивлена, что он не понимает – как он может понять, учитывая, какую жизнь он вел? – но ей не нравится мысль о том, что он осуждает Эфелию и Гертель, ее мать и в каком-то смысле ее саму.

– Это выживание, – говорит она ему низким голосом. – Это некрасиво, аморально, несправедливо. Иногда лучшее, что ты можешь сделать, – это просто оставаться целым и невредимым.

На следующее утро, едва солнце поднимается над горизонтом, Виоли и Леопольд выходят из гостиницы. Леопольд ведет их по извилистым узким улочкам Гленакра к почтовой телеге, оставленной у небольшого белого здания, деревянная вывеска на фасаде которого гласит: «Главное почтовое отделение». Рядом с дверью стоит высокий деревянный ящик с прорезью для писем.

Леопольд платит кучеру тридцать астр, и они с Виоли забираются в телегу, окруженные стопками писем и коробок так, что едва остается место для движений. Виоли ставит между ними корзину с черствым хлебом, вяленым мясом и сыром, который она купила в гостинице на последние деньги.

Возница предупреждает, что по дороге в Элдеваль он сделает несколько остановок, но ни Виоли, ни Леопольд не возражают. К этому вечеру Виоли встретится лицом к лицу с принцессой Дафной.

Беатрис

Беатрис не сомневается – мать поселила ее в детскую комнату, чтобы наказать. И ей это удается, пусть и не совсем так, как предполагалось изначально. Отчасти Беатрис рада находиться среди привычных ей кремовых стен, розовых вещичек и изысканной мебели – особенно после гостиниц, в которых она останавливалась во время путешествия, и уж тем более после ее кельи в