– Ты хорошо умеешь добывать из людей информацию, – говорит он ей, понижая голос.

Дафна смотрит на него долгим взглядом. Сначала Клиона решила спросить про ее боевые навыки, теперь это. Она бы заподозрила, что они это спланировали, но слишком хорошо знает Байра, и ей очевидно, что он бы так не поступил. Он слишком прямолинеен, интриги и манипуляции – не в его стиле. Но она думает об их предыдущем разговоре, о том, как много между ними секретов. Возможно, она могла бы рассказать ему хоть чуть-чуть.

– Моя мать считала, что этот талант очень важен, и старалась развивать его в нас с сестрами. Особенно с тех пор, как было решено, что мы отправимся в страны, где далеко не все будут нам рады. В самом начале своего правления она оказалась именно в такой ситуации и всегда говорила, что смогла выжить только потому, что умела вытягивать секреты из своих врагов или тех, кто был к ним близок. И, как она думала, по тем же причинам мы должны уметь постоять за себя. Вряд ли я первая в истории иноземная принцесса, которую хотят убить.

Байр кивает, но она не уверена, что он ей поверил. Он вообще не смотрит на нее, но ей почему-то отчаянно хочется, чтобы он это сделал. Она хочет, чтобы он смотрел на нее так, как смотрел в доме своей матери – когда воздух между ними пронзали молнии, – или хотя бы так, как он смотрел на нее за прошлым чаепитием. Как раз перед тем, как поцеловал ее. Она чувствует, что пространство между ними снова кажется пропастью, которая заполнена секретами – и ее, и его. Она говорит себе, что это хорошо, что так и должно быть. Из-за привязанности к Леопольду Софрония повела себя глупо, и ее убили. Нет, Дафна не совершит той же ошибки, но все же она начинает понимать Софронию. Внезапно сестра кажется не такой уж глупой.

– Будет лучше, если я поговорю с Зенией наедине, – продолжает она, отгоняя эту мысль. – Я уверена, что Руфус не захочет выпускать ее из виду.

– Я отвлеку его, – говорит Байр, после чего делает паузу. – Дафна… – начинает он, но снова замолкает. Она слышит океан слов в этой тишине. Тысячу вопросов, на которые она не может ответить. Тысячу признаний, которые она одновременно и хочет, и не хочет слышать. Причем хочет так отчаянно, что не может мыслить здраво.

И именно в этом вся проблема с Байром – когда дело касается него, она никогда не может мыслить здраво.

– Ты не должен быть здесь, – говорит она ему, придавая лицу строгое выражение. – Благодаря твоим друзьям-повстанцам мы еще не женаты, и если тебя здесь увидят…

– То что? Заставят меня на тебе жениться? – спрашивает Байр, делая к ней один шаг, а затем еще и еще, пока они не оказываются лицом к лицу и запах бергамотового мыла Байра не угрожает полностью ее захлестнуть. Он так близко, что стоит ей наклонить голову всего на дюйм, и их губы встретятся.

– Думаю, уже слишком поздно, – говорит он. Его дыхание скользит по ее щеке, и он касается ее губ своими.

Поцелуй очень нежный – такой легкий, что его вообще едва ли можно назвать поцелуем, но у Дафны все равно перехватывает дыхание. Она подносит руку к груди Байра, разрываясь между желанием оттолкнуть его и притянуть ближе к себе. Ее здравый смысл побеждает, по крайней мере на этот раз, и она отталкивает его, судорожно пытаясь найти причину тому, что хочет держать его на расстоянии.

– И правда, – говорит она ему. – В смысле – уже слишком поздно. Ты не собираешься на мне жениться. Ты совершенно ясно дал это понять, Байр.

Мгновение Байр колеблется.

– Это не значит, что я не…

– Что? – спрашивает она. У нее получилось вывести его из равновесия, и надо закончить начатое. – Что ты не прочь поцеловать меня? Переспать со мной?

Он отступает еще на шаг.

– Дафна, я… – начинает он, но даже если ему есть что еще ей сказать, слова так и не слетают с его языка.

– Тебе не нужен трон, Байр. Но мне – нужен. Да, Фрив оказался неподходящим вариантом, но это еще не значит, что я собираюсь тратить время на бастарда-повстанца, маскирующегося под принца.

В какой-то момент Дафне хочется взять свои слова обратно, но уже поздно. Она наблюдает, как их смысл доходит до Байра, как меняется выражение его лица – шок, сменяющийся яростью. Наблюдает, как он проходит мимо нее к двери, даже не обернувшись.

А потом он уходит, и слова, сказанные Дафной, эхом отдаются у нее в голове. Все эти слова – правда, но они все равно режут ей горло, словно бритва.

Виоли

Следующие полтора дня Виоли и Леопольд стараются по возможности не выходить из своей каюты, хотя Леопольду приходится дважды пробираться на камбуз за едой. Когда он вернулся во второй раз, то сказал Виоли, что подслушал, как повар советовал матросу не напиваться перед сменой, чтобы с ним не случилось то же, что и с Эйланом.

Хотя то, что смерть этого человека сочли несчастным случаем, становится для них большим облегчением, Виоли не хотела бы, чтобы Леопольд вообще слышал его имя. Он произнес его таким срывающимся голосом, что девушка понимает – эти два слога еще долго будут преследовать его во снах.

Виоли не знала имени первого убитого ею человека, она даже едва видела его лицо. Однажды ночью, через несколько месяцев после того, как императрица ее завербовала, она шла домой со своих уроков – из дворца Бессемии, как вдруг из тени выскочил мужчина и напал на нее. Она ударила его спрятанным в сапоге перочинным ножом – протянула руку, чтобы вонзить лезвие в заднюю сторону шеи, повредив спинной мозг и в считаные секунды превратив того человека в неподвижную гору плоти у ее ног. В тот раз ее рука дрожала, но все же ей удалось его убить. Она помнит мертвые глаза мужчины и кровь, которая растеклась по земле под его телом.

Тогда она заподозрила, что это подстроила императрица, чтобы проверить навыки Виоли и убедиться, что она способна на насилие. Теперь же она уверена в этом.

Когда корабль причаливает к порту в Гленакре, расположенному на юго-восточном побережье Фрива, Леопольд и Виоли сходят на берег, заплатив капитану оставшуюся часть