Шрифт:
Закладка:
— Кажется, да… — По крайней мере, смысл я точно улавливаю.
— Так вот, Вер-роника, сейчас я — тот самый пистолет со взведенным курком.
Он рывком поднимается. Что-то говорит на ухо Лису. Тот мельком смотрит на меня, кивает и уходит из зала. Мэтт снова занимает место у рояля. Музыка у него получается резкая, громкая, всепоглощающая, будто аккомпанемент к его состоянию.
Возвращается Лис, что-то передает Мэтту, и тот прячет предмет в карман брюк. Затем Лис выстраивает на столе целую батарею из стаканов, стеклянных и пластиковых бутылок, блюд и графина и извлекает из них музыку то палочками от суши, то вилками и ножами. Жека пододвигает к роялю стул, и вместе с Мэттом они аккомпанируют Лису в четыре руки. Творится что-то невообразимое. Все вибрирует от этой музыки: стены, стаканы, грудная клетка.
Я сижу, как завороженная. Хочу запомнить, а лучше поскорее описать в заметках и свет лампы, нимбом повисший над головой Мэтта, и движение его мускул, когда руки меняют октаву. И трепыхание моего сердца, и прохладное стекло стакана под пальцами, и запах тонко нарезанных апельсинов. Я тянусь к сумочке с телефоном, про себя повторяя про мускулы, пряди и все остальное, чтобы не забыть, пока буду записывать.
— Все, Вероника! Все! — вдруг яростно произносит Мэтт, дважды ударяет всеми пальцами по клавишам и захлопывает крышку рояля. Хорошо хоть Жека успел убрать ладони. — Пойдем.
— Куда пойдем? — спрашиваю я, замерев с сумочкой на коленях. Мне бы записать мысли в заметки…
Мэтт только качает головой. Залпом допивает виски.
— Разве не очевидно?
Он тянет меня за руку из зала. Нас догоняет официант с белой тенниской в руках, Мэтт надевает ее уже возле лифта. Заходим в него. Мэтт жмет на кнопку четвертого этажа. Еще не закрылись двери, а он уже притягивает меня к себе.
— Хочу тебя… — говорит он, и ответ, похоже, ему не нужен. У меня глаза расширяются от откровенности этого признания, и сердце начинает колотиться.
Кажется, я стала понимать, что он имеет в виду…
В щель между дверями лифта в последний момент протискивается очкастый парень в фирменной одежде отеля — кажется, только это и останавливает Мэтта.
Где-то в далеком уголке сознания появляется страх, и маминым голосом начинают звучать пророчества, но я гоню их прочь. Невозможно представить лучшего мужчину, чем Мэтт. Пусть и кажется, что все должно происходить немного не здесь и не сейчас. Но это жизнь, а не книга, идеально не бывает.
Целуясь и жарко обнимаясь, мы добираемся до номера. Мэтт достает из кармана брюк карточку — похоже, ту самую, которую украдкой добыл для него Лис.
Вваливаемся в номер. Я пытаюсь вставить карточку в считыватель, но не успеваю: Мэтт сметает меня, всем телом прижимает к стене.
— Знала бы ты, сколько раз за день я представлял, как поворачиваю тебя лицом к моему рабочему столу и наклоняю так резко, что ты едва успеваешь упереться в него ладонями… — Он рывком стягивает с себя тенниску и снова целует, сильно, страстно, до скрежета зубов. — А потом задираю твое платье и сразу вхожу в тебя — так изголодался по твоему телу… — Он выдергивает из брюк ремень и снова целует меня в губы: мнет их, прикусывает, ласкает языком. — Или как по телефону обсуждаю с типографией стоимость бумаги, а ты в это время, стоя на коленях, мне сладко отса…
— Все! Хватит! — Я зажмуриваюсь и зажимаю уши. — Не хочу такое слышать! Это чересчур! Ужасно звучит!
— Нормально звучит, — каким-то гипнотизирующим голосом говорит Мэтт и с силой отнимает мои ладони от ушей. — Или тебе не нравится сам процесс?
— Ты пьян, Мэтт! Заткнись!
— Хорошо, я заткнусь… — со скрытой угрозой говорит он и легонько толкает меня к столу. Поворачивает спиной к себе и наклоняет так сильно, что я, охнув, едва успеваю упереться в стол ладонями. Затем задирает мне платье по пояс и прикусывает плечо — сильно, но так чувственно, что я стону.
Слышу, как он расстегивает ширинку, и мой мозг, наконец, включается.
— Подожди… — с придыханием говорю я.
— Зачем?.. — шепчет Мэтт на ухо таким тоном, что я забываю ответ. Плавлюсь, как свеча. А он уже стягивает с меня белье… и я вспоминаю, что хотела сказать.
— У меня еще не было мужчины.
Мэтт замирает.
Слышу только его быстрое, шумное дыхание.
Я все еще в его объятьях, не вижу лица. Даже не представляю, что оно выражает.
— Господи, Вероника!.. — то ли с назиданием, то ли с разочарованием произносит Мэтт.
Отпускает меня. Падает поперек кровати.
И почти сразу засыпает.
Глава 24
«Господи, Вероника…»
Это как понимать? Что он имел в виду? Что мне вообще сейчас делать?..
Стою посередине номера. Темно, только свет уличного фонаря падает из окна на застеленную кровать и полуобнаженного недвижимого Мэтта.
Номер огромный. Кровать кинг-сайз, отдельная зона с диваном и столом, возле которого нахожусь я со спущенными трусами. Во мне начинает зарождаться хохот.
Вот уж лишение невинности! Если напишу об этом в книге, читатели скажут, что такого не бывает. Как же мне смешно! Зажимаю себе рот ладонью, чтобы не разбудить Мэтта.
Я в изумительном, на вид жутко дорогом, платье. Впервые в гостинице, да еще такой шикарной. С невероятным мужчиной, который неистово меня желает. Ну все же чудесно складывалось! Оставалось одно — завершить начатое. Но и здесь я умудрилась облажаться.
На этом веселье заканчивается, и наваливается тоска.
Натягиваю белье, поправляю платье, которое теперь мне кажется вызывающе коротким.
Я беру со столика пластиковую бутылку с водой, распахиваю полупрозрачную штору до пола и с ногами залезаю на широкий подоконник.
