шампанское.

Лис едва не подскакивает на месте.

— Виски! Жека, слышал?! Официа-ант, мать твою, где ты?! — И он исчезает за дверью.

Мэтт протягивает мне руку и усаживает к себе на колени. Придерживает меня за спину. Я чувствую, как он глубоко и часто дышит. Каких демонов разбудили его друзья? Писательница во мне в восторге, а невинная девушка замерла и смотрит на происходящее с тревогой.

— Вер-роника… — Мэтт утыкается носом в мою шею, делает глубокий вдох. — Как же ты вкусно пахнешь! — говорит он таким тоном, что дыхание перехватывает.

Бесшумно появляется официант. Расставляет на столике возле черного кожаного дивана стаканы с виски, бутылки с водой и тарелки с закусками: сыры, фрукты, мясная нарезка. И так же бесшумно исчезает.

Лис подхватывает один из стаканов и ставит на крышку рояля возле Мэтта. Он все еще придерживает меня за спину, но словно машинально. Чувствую, Мэтт уже там, в музыке, которая рождается под его пальцами. Я соскальзываю с его колен.

Он устраивается на стуле удобнее, играет двумя руками. Звуки то мягкие и медленные, то резкие и торопливые, то синхронные, то вразнобой. Мэтт говорил, что я его удивляю, а сам дал мне сто очков вперед всего за полсуток.

Он отпивает виски и так резко отставляет стакан, что часть напитка выплескивается.

— Давай! Давай! — кричат ему друзья.

Мэтт трясет головой, будто лохматый пес, а потом обрушивает пальцы на клавиши. Первые звуки оглушают, их догоняют другие, внезапные, громкие — звуки хаоса, из которых, внезапно осознаю я, создают ритм. Теперь музыка похожа то на уродливую ковыляющую старуху, то на горох, падающий на разбитое стекло, то на гром в голове рыдающего человека. Впрочем, все это можно назвать одним словом — джаз.

Эта музыка разрывает меня на части, но в то же время словно делает цельной, собирает весь раздрай чувств в одно пронзительное восхищение, обожание музыканта, который играет не на рояле, а на нервах и струнах души.

Если до этого Мэтт меня соблазнил, то теперь в себя влюбил.

Он внезапно останавливается. Делает большой глоток виски и со стуком возвращает стакан на крышку рояля.

— Ну что, погнали? — обращается он к парням и, не глядя, наигрывает мелодию, которую я вот-вот узнаю.

— Да-а-а! — орут они и чокаются стаканами.

— «Мы познакомились с тобой позапрошлой весной, уже на следующий день ты привела меня домой…»

О боже! «Несчастный случай»! Мелодия такая драйвовая, что ноги сами отстукивают ритм, плечи дергаются в такт, а на лице расползается улыбка.

— «Что ты имела в виду? Что ты имела в виду? Что ты имела?..» — орем мы уже все вместе.

Парни вошли в раж: дурачатся и танцуют. Волосы Мэтта растрепались, липнут ко лбу. На щеках легкий румянец из-за выпитого виски. Глаза сверкают.

— Жарко! — выкрикивает он и под улюлюканье друзей, на мгновение оторвавшись от клавиш, стягивает тенниску. — Виски! — рычит Мэтт и ударяет кулаком по клавишам.

Я взвизгиваю.

Официант ставит на крышку рояля новый стакан виски со льдом.

Мэтт лабает по клавишам, трясет волосами и, кажется, с трудом удерживает себя на стуле. Потом так резко вскакивает, что стул отлетает в сторону.

Лис будто знает, что произойдет, или просто очень хорошо его чувствует: уже занял место Мэтта и, стоя, продолжает играть мелодию. А Мэтт залпом допивает стакан, запрыгивает на рояль и танцует на нем, будто обворожительный страстный дикарь.

Мэтт, с голым торсом танцующий на рояле…

Мне даже в фантазиях такие образы не приходили в голову. А зря: выглядит это сногсшибательно!

Мне радостно и одновременно немного не по себе. И еще очень жаль рояль.

— Все, антракт! — заявляет Мэтт, когда музыка стихает, спрыгивает с рояля и направляется к кожаному диванчику, попутно перехватив меня за руку.

Мне тоже срочно нужен антракт. Всего одна песня, но я вымоталась — столько пережила эмоций.

Мы плюхаемся на диван. Мэтт осушает пол-литровую пластиковую бутылку воды.

Лис играет что-то меланхоличное. Жека подпевает, специально не попадая в такт, а получается красиво, аж за душу берет.

Я смотрю на этих двоих, которые еще недавно казались детьми, и вижу в каждом что-то настоящее, особенное. В этой разнице восприятия точно прячется какой-то конфликт.

Украдкой поглядываю на Мэтта, который со стаканом в руках смотрит на своих друзей. А вот в нем не конфликт, а целая драма. Чувствую писательским нутром, у меня нюх на такое, как у ищейки. И как Мэтт столько времени водил меня за нос, притворяясь пуленепробиваемым мажором?

Правда, я все еще не знаю, как точно этот конфликт обозначить, не хватает деталей. Мэтт словно живет две жизни: в одной он — белый воротничок на Тесле, а в другой — безбашенный музыкант, который не следует правилам и нормам, у которого нет ограничений… Хочу поцеловать этого, другого, Мэтта. Я легко представляю, как сама сажусь к нему на колени. Он обхватывает меня за бедра, резко прижимает к себе…

— Образ из книги? — врывается в мою фантазию голос Мэтта.

— С чего ты взял? — смущаюсь. В реальности я совсем не такая смелая и раскрепощенная.

— Ты только что мечтательно сказала: «Ах!»

— Врешь! — догадываюсь я.

— Но насчет образа я прав? Что ты увидела? — с хитрым прищуром допытывается Мэтт.

— Узнаешь из рукописи, — дразню его я и тотчас же попадаюсь: он охватывает ладонью мой затылок и притягивает к себе. Этот поцелуй совсем не похож на прежние: осторожные, нежные, будто на пробу. Сейчас Мэтт берет свое. И, черт побери, это так сексуально!

— Ты знаешь, что самое главное в эротической книге? — спрашивает он меня в губы.

— Интимные сцены? — робко предполагаю я, упираясь ладонями в его пышущую жаром грудь. Чувствую себя как мышка, разговаривающая с питоном. Но поражает меня другое — то, как сильно мне это нравится.

— Предвкушение. — Растягивая слоги, произносит Мэтт, и мне кажется, что звук «ш» по-змеиному удваивается. — Интимная сцена еще впереди, а сексом уже пропитан воздух, он сочится с книжных страниц, которые влажными пальцами перелистывает читатель.